«Да, наш округ сильно отстал от коллективизации, главным образом потому, что пущено было на самотек. Голая агитация бесполезна. Делом надо агитировать. Одной из сильных мер агитации я считаю: на собрания крестьян надо приглашать членов из какой-нибудь крепкой артели. Вот пусть они расскажут, как у них поставлено дело и как изживаются все недоразумения, которые волнуют крестьян. Кроме того, надо экскурсии посылать в образцовые артели.
Мне еще хочется поговорить о добровольности организации колхозов. Дело тут что-то не совсем так. Ведь все равно, рано или поздно, а сельское хозяйство сплошь будет коллективизировано. Вопрос весь в сроках. Так вот эти сроки надо как-то сократить. Я сторонник некоторого, если можно так выразиться, побочного воздействия. Надо создать такие условия, что, кроме колхоза, никаких путей для сельского хозяйства нет и быть не может».
Петька окончил чтение, положил письмо и задумался.
— Ну как, товарищ Сорокин, — кивая на письмо, спросил секретарь, — согласен с такой установкой?
— А что ж, — решительно начал Петька, — я согласен. Конечно, пропаганду надо усилить, но только одной ей ничего не сделаешь. Без нажима не обойтись. Упорист мужик. Сватаешь, сватаешь в колхоз, а он топырится. И нянчись с ним, уговаривай. Но нажим не сторонкой, не побочный, а прямой. Подобрать бедноту, середняков и поднапереть на них. Ведь для их же пользы стараемся! Они после сами спасибо скажут. А раз такое дело, я стою за нажим…
— И плохо делаешь, — перебил секретарь. — Нет ничего вреднее для колхоза, как нажим. Это в тебе молодая кровь кипит. Повернуть мужика от единоличного хозяйства на коллективное — громаднейший труд. Мужику на опыте, на практике надо показать, что в колхозе ему будет выгоднее. Колхоз только тогда и будет крепким, когда крестьянин войдет в него не из-под палки, а добровольно.
— Это, может быть, и так, но кто же практику должен показать? Кто первые? И пока мы уговариваем одних, остальные разбегутся. И совсем никакой практики не будет.
— Ага! Боишься, разбегутся? А группы бедноты? В каждом колхозе надо создать ядро из бедноты, которое было бы колхозной идеей проникнуто. Вот на это ядро и опираться надо и помнить, что партия в колхозы не играет. Коллективизация — столбовая дорога к социализму. Поэтому и ты и другие не правы, что нужно вовлекать насильно. Дело гораздо сложнее. Действовать надо осторожнее.
Дверь распахнулась, и с красным от волнения лицом вошел Алексей.
— Что ты… такой? — испуганно бросился к нему Петька.
— Отказали! — выпалил Алексей.
Поздоровался, и спокойно продолжал:
— Издевательство какое! Все проваливают.
— А в чем дело? — спросил секретарь.
— Высчитали, будто дефицитная затея. Врут, чтобы им пусто было. Свои интересы блюдут. Хочется инженера к нам для обследования прислать.
— Пусть шлют.
— А в какую цифру это нам въедет?
— Неужели только потому и отказали?
— Спросили еще, как строить будем. Подряд им сдадим или хозяйственным способом. Конечно, говорю, хозяйственным. Дешевле обойдется. Они и нос в сторону.
— Позвоните им, — обратился Петька к секретарю.
Задребезжал телефон. Не в пример разгоряченному Алексею, секретарь спокойно заговорил:
— ГЭТ?.. Председателя. Говорит секретарь окружкома. Да… У вас только сейчас был техник по вопросу электрификации. Он просил дать заключение, вы отказали. В чем дело?.. Почему явно убыточное?.. Ну, это строительство с хвоста, а не с головы. Перспективы не видите… Материал доставьте мне. Верю, верю… Только это ничего не значит…
— Так же, как говорил, спокойно положил трубку, долго молчал.
— Что говорит? — не вытерпел Алексей.
— Не берут ответственности. Если не верят им, пусть обратятся в Главэлектро ВСНХ.
— Это мы и без них знаем, — произнес Алексей.
— А материал я запросил от них. Рассмотрю сам.
Петьке жаль было Алексея. Он раскаивался, что оставил его одного на съедение этому старику.
— Ладно, не горюй, — весело проговорил Петька. — Дело мы сдвинем с места!
— Бюрократическая штучка! — задергал бровью Алексей. — Но мы этого так не оставим. В случае чего — прямо в Москву.
— Обязательно, — утешил Петька. — И я с тобой. Я теперь тебя одного не оставлю. Вдвоем мы живо оборудуем. Ты — слово, я — слово.