— Пущай наряжают, — запуская в Дарью щепкой, сказал Петька. Он сердился на нее за то, что она рассказала Алексею про его ухаживанье за Наташкой.
— В глаз попадешь, чертушка!
Обернувшись, кому-то закричала:
— Тут они все!
К погребице не спеша подошел исполнитель. Когда он остановился, то в дверку видны были только его ноги.
Перегнувшись, глазами отыскал Алексея.
— Тебе тоже велели мужики прийти.
— Мне? — удивился Алексей. — По какому делу?
— Там скажут.
— А из чего собранье? — спросил Ефимка.
— Местный налог раскладывать.
Отойдя от погребицы, он во всю глотку, на широкие огороды, завопил:
— На схо-о-од!..
Алексей торопливо принялся убирать бумаги со стола.
— Ты куда заспешил? — спросил Петька.
— На собранье.
— Эка, — посмеялась Дарья, — тут тебе не город. Вряд после обеда соберутся.
Сход действительно собрался лишь после обеда.
Нехотя, вяло переступая с ноги на ногу, собирались мужики к избе исполнителя. Там рассаживались кучками и о чем-то тихо совещались. Сам исполнитель обедал и время от времени, высовываясь из окна, справлялся:
— Идут?
— Подходят, — отвечали ему.
— Пущай. Вот я еще картошки с молоком поем.
— Лопай, — поощряли его, — за тобой гонятся.
Когда на глаз собралось достаточное количество народа, исполнитель вышел на крыльцо, постоял сощурившись, посмотрел зачем-то на небо и будто не им, а небу объявил:
— По налогу созван сход. Говорите, с кого сколько брать.
— Ты вперед объяснил бы, — попросил кто-то.
— Чего объяснять? — крикнул исполнитель. — Каждому говорено по сто раз. На наше опчество приходится пятьсот рублей. Деньги пойдут на разные больницы, училища, ремонт мостов и всего протчего, что попадется. Говорите, граждане, как будем облагать?
— По дворам, знамо дело, — предложил юркий мужичонка, по прозванью «Воробей».
— Нет! — как ужаленный, крикнул безбородый мужик. — Тут несогласны.
— Кто?
— Я! — ударил он себя в грудь. — Вы подумайте, мы живем с бабой вдвоем, детьми бог нас обошел, стало быть, и земля наша на двоих. Как я будут платить столько, сколько Кирилл? У того баба наплодила двенадцать душ, земли в восемь раз больше моего. Предложение мое — разложить налог по едокам. Обиды никому не будет.
— Думайте, мужики, — согласился исполнитель, черпая ковшом воду из висевшего на крыльце ведра. — Дело ваше, а мне все равно, только выполнять надо.
Мужики зашевелились, поднялся спор, галдеж. Дядя Егор стоял у угла избы, держал в руках железную лопату. Рубнув землю, крикнул:
— Ни так и ни эдак, мужики, дело у нас не пойдет. Справедливости не найдем, потому что народ мы разный. У одного хоть и земли много, а платить все равно нечем, у другого меньше земли, глядь, есть чем платить.
— Кто виноват? — бабьим голосом выкрикнул безбородый. — Землю получать, выходит, по едокам, а повинности по дворам? Больно жирно будет. Я так не согласен и платить не буду. Нам с женой больница не нужна, в школу ходить мы устарели, а по мостам не ездоки.
— Словом, вам ничего не надо? — опросил кто-то насмешливо.
— Ничего!
— Тогда выселяйтесь на Полати. Там ничего, один камень.
— Полатями ты меня не тычь!
В разгар самого спора подошли Алексей с Петькой и Прасковья. Они взобрались на крыльцо. Орали мужики сразу по нескольку человек, покраснев от натуги, спорили в одиночку, кто кого перекричит, и было со стороны похоже, что все они, здесь собравшиеся, совершенно глухие.
Сердито двигая локтями как будто зашел в самую густую рожь, пробирался Ефрем. Он поднял сразу обе руки, как бы готовясь взять в охапку этот разноголосый сноп, и крикнул:
— Стойте, мужики, погодьте!
Вид ли его решительный, или голос спокойный, обещающий дать самый правильный ответ, только мужики в самом деле стихли, и одни с улыбкой, другие с затаенной насмешкой решили помолчать. Ефрем зажмурил глаза, будто ожидая, что вот-вот, не успеет еще оказать, как на его голову начнут сыпаться крепкие тумаки, начал:
— Эдак мы ни до чего не докричимся. Глотки у нас, слава богу, не занимать стать. А к делу надо по-справедливому подойти.
— А ты как? — ввернул Воробей слово, заранее выразив на своем лице недовольство.
— Мое мненье такое: подумайте, где бедному взять? Сообразите головой. Итак, я говорю: не по дворам надо и не по едокам, а весь этот налог разложить по имущим.
— Га-а! — взорвался сход.
Сразу заглох голос Ефрема, ухнул, как камень в болото, в эту ругань, в сплошной рев. Напрасно пытался он перекричать весь сход, напрасно то перед одними размахивал руками, то перед другими. Сплюнул, рубанул наотмашь обеими руками и отошел. Когда немного утих галдеж, от мазанки, с кучи бревен, с самых задних рядов, то по одному, то по нескольку голосов, робко послышалось:
— Ефрем справедливо сказал: по имущим разверстать.
— Бедноту от всех налогов освободили.
— Облагай зажиточных, вытерпят!
Рядом с Алексеем, возле крыльца, вертелся Кузьма и, часто оглядываясь на брата, тоже что-то кричал, соглашаясь то с одним, то с другим.
Петька слегка толкнул Алексея, кивая на сход.
— Сло-о-ово! — покрыл весь галдеж голос молодого мужика в красноармейской гимнастерке и серой фуражке, Николая.