Ланч

Я вспомнил, что у меня есть книжка о человеческой усталости, — по-моему, лучшее из того, что было об этом написано. Приобрел я ее месяц назад, когда двойники-пеналы уже перестали меня кормить, причем до сих пор не могу разгадать странных обстоятельств этого приобретения. Я тогда решил продать свой парадный костюм — тот самый (он же единственный), в который я был облачен на ужине в честь второй годовщины второй женитьбы. Когда я принес его в соответствующий магазин, мне предъявили жировое пятно на рукаве пиджака. Я пригляделся: да, это было пятно от тех роковых драников. Забавно, не правда ли: где теперь моя вторая жена? где мои чувства к ней? А пятно — вот оно, как новенькое. Впрочем, должно же оставаться хоть что-нибудь!

«Снесите костюм сначала в химчистку, — было брошено мне, — а потом приходите». Легко сказать! А деньги на химчистку? Я вернулся домой и, мучаясь несказанно, собрал пачку тяжеленьких книг. (Кстати сказать, туда попали, кроме прочих, «Классификация млекопитающих», «Систематика отряда хищных», «Безусловные рефлексы приматов», а также «Этнографический справочник народов мира».) Часть книг я, помимо того, запихнул в рюкзак — и побрел, словно на кладбище, к букинисту, размышляя, даст ли он мне хотя бы грошовый задаток, который я мог бы выгодно вложить в обезжиривание костюма.

В букинистическом было безлюдно. Знакомый запах его показался мне особенно уютным — оттого, может быть, что внезапно стемнело и хлынул дождь. В это время в дверь вошел странный господин. Он был моего, то есть довольно высокого роста. Как пишут в романах, с полей его шляпы капала вода. На нем отлично сидел старомодный, чуть ли не довоенный (но вовсе не старый) плащ. В фигуре человека чувствовалось естественное изящество, — может быть, более естественное для каких-то прошлых, навсегда прошедших времен. Плащ был застегнут на все пуговицы, кроме верхней; там виднелся плотный, безупречно-белый воротничок. Он подошел к застекленному прилавку раритетов, наклонился к ним — и словно бы мгновенно исчез.

Бывают такие редчайшие личности — с симптомом, я бы сказал, хронического телесного отсутствия. Вы можете искать их, громко звать — при том глядя на них в упор — и напрочь не видеть. Я смотрел на призрачные контуры его плаща, стоя в двух шагах от него и пытаясь понять, каким образом он воздействует мне на мозг, словно бы экранируя, усыпляя, даже полностью блокируя возможности моего зрения… Увы! В это время появился кругленький лысый скупщик, похожий на немолодого бурундука. И тут я увидел (это было ошеломительно), как начинают, проступая и постепенно сгущаясь, словно на фотографии, уплотняться детали и линии восстанавливающейся по частям человеческой фигуры.

Скупщик подошел к прилавку и небрежно принял от господина в плаще маленькую, бедно изданную книжечку. «Не пойдет», — сказал он, едва раскрыв ее, и, поскольку клиент, продолжая быть занятым раритетами, не обратил на него никакого внимания, скупщик просто положил книжку на стеклянный прилавок. В это время его позвали.

Я покосился на книжку, и меня мгновенно привлекло странное ее название. Конечно, существует бездна названий куда более странных, — скорее всего, то было редкое «попадание в десятку». Индивидуальный магнит внутри каждого человека притягивает или отталкивает те или иные цвета, запахи, слова. В названии этой книжечки стояло м о е слово. Но мне неловко было беспокоить человека, так погруженного в себя, что, казалось, он сейчас снова исчезнет. И я позволил себе самоуправно приоткрыть книгу.

Мне довольно стыдно, что не могу подобрать более точных сравнений для своего ощущения. Старые метафоры, пройдя долговременные испытания, в конце концов тем и хороши, что надежны. Поэтому рискну повторить известную формулу: я испытал удар в сердце. И еще более известную: это было так, будто прорвало плотину — слова хлынули в мою душу… и т. п. А от себя я сказал бы вот что: мне показалось, что книжка эта написана мной самим.

«Сколько бы вы хотели за эту книгу?» — обратился я к господину, начисто позабыв, что у меня нет ни гроша.

Он поднял от прилавка лицо — и тут я увидел, что лица у него нет.

Нос был твердым протезом, ловко изготовленным из какого-то смугловато-телесного пластика. А правый глаз (с ресницами, веками и радужкой неподвижного яблока) был мастерски нарисован с внутренней стороны очёчного стекла! Эти очки (массивные, с чуть затемненными стеклами) прятали за собой те места, где должны были располагаться верхние скулы. Место лба было прикрыто шляпой. Боковые части нижних челюстей были, как в фильмах noir, «по-богартовски», прикрыты поднятым воротником. То, что являло собой остаток, то есть сизовато-бескровные губы и подбородок, было образовано тоже чем-то сугубо рукотворным, хотя сами материалы, пошедшие на всё это, были, как я думаю, «человеческого» (по крайней мере, биологического) происхождения. Я запоздало понял причины, почему этот человек так интенсивно испускал флюиды своей невидимости.