ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— Он больше тебя?

— Да. — (Это было неправдой.)

— Гораздо больше?

— Не очень, — поборовшись с совестью, признался Toy.

— Хочешь, я попрошу мистера Макрея, чтобы он запретил тебя бить?

— Нет. — Toy хотел одного: не идти в школу.

— Я знал, что ты так скажешь, Дункан. Дункан, тебе придется подраться с этим мальчишкой. Если ты сейчас начнешь увиливать, то никогда не научишься смотреть жизни в лицо. Я покажу тебе, как надо драться — это нетрудно: нужно только левой рукой прикрывать нос…

Отец втолковывал Toy правила драки до тех пор, пока ему не стала чудиться картина победы над Коултером. Вечер Toy провел, отрабатывая различные приемы. Поначалу он боксировал с отцом, но наличие реального противника не оставляло места для фантазии, поэтому он потренировался с подушкой и после плотного ужина отправился спать со спокойной душой. Утром спокойствия у него убавилось, и завтракал он, не проронив ни слова. Миссис Toy поцеловала его на прощание и сказала:

— Не волнуйся. Ты надаешь ему по башке, вот увидишь.

Она ободряюще помахала вслед двинувшейся машине.

Утром на площадке для игр Toy одиноко забился в угол, боязливо ожидая, когда к нему подойдет Коултер, который играл с друзьями в футбол. Стал накрапывать дождь, и ученики мало-помалу сгрудились под навесом на углу здания. Toy присоединился к ним последним. Помертвев от ужаса, он приблизился к Коултеру, показал ему язык и ткнул в плечо. Оба тут же принялись драться — неумело, как все малолетки: молотя руками и стараясь лягнуть противника в лодыжку; потом, сцепившись, упали на землю. Toy оказался внизу, однако Коултер ударился носом об его лоб: в крови выпачкались и тот и другой — и, посчитав себя ранеными, оба ослабили хватку и в страхе вскочили на ноги. Теперь, несмотря на подначивание своих сторонников (Toy с удивлением обнаружил у себя за спиной подбадривавшую его ватагу), драчуны довольствовались оскорбительными выкриками до тех пор, пока не появилась мисс Ингрэм и не отвела их к директору. Дородный, с лицом розового поросенка, мистер Макрей провозгласил:

— Так, отлично. Из-за чего у вас произошла потасовка?

Toy скороговоркой пустился в объяснения, то и дело спотыкаясь и судорожно сглатывая, и умолк, только когда почувствовал, что к горлу подступают рыдания. Коултер не проронил ни слова. Мистер Макрей вынул из стола двухвостый ремень и приказал им протянуть руки.

Подчинившись, оба по очереди содрогнулись от адски жгучего первого удара. Мистер Макрей приговаривал: «Так, еще! Еще! Еще!» — а под конец объявил:

— Если только я хоть раз услышу, что вы опять подрались, то угощения получите больше, гораздо больше. Идите в класс.

Пряча искаженные гримасой лица и посасывая увечные руки, Toy и Коултер поплелись к соседней двери. В то утро мисс Ингрэм больше не давала им никаких заданий.

После этой драки перерывы между уроками наводили на Toy не столько страх, сколько скуку. Обычно он забивался в пустующий угол площадки с мальчишкой по имени Макласки, который не играл с другими мальчишками из-за своего слабоумия. Toy рассказывал ему длинные истории, где он выступал героем, а Макласки помогал ему изображать в лицах годные для этого эпизоды. Жизнь Toy начала разрисовываться воображением. С сестрой они спали в смежных комнатах, и по вечерам Toy через дверной проем развертывал перед ней нескончаемые повествования, полные приключений на фоне ландшафтов, вычитанных им за день из книг. Время от времени он прерывал рассказ вопросами: «Ты еще не спишь? Продолжать?» — а Рут отвечала: «Нет, Дункан, не сплю, пожалуйста, продолжай», но в конце концов все-таки засыпала. На следующий вечер она обращалась к Toy с просьбой:

— Расскажи дальше, Дункан.

— Ладно. А на чем я вчера остановился?

— Они… они высадились на Венере.

— Да нет. Они перебрались с Венеры на Меркурий.

— Я… я этого не помню, Дункан.

— Конечно, не помнишь. Заснула. Знаешь, я не стану тебе ничего рассказывать, раз ты не желаешь слушать.

— Но я не могла удержаться, Дункан, и уснула.

— Тогда почему не предупредила, что засыпаешь? Чего ради я сам себе все это рассказывал?

Еще немного попугав сестру, Toy возобновлял рассказ, к которому каждый день подолгу готовился.

Он запугивал Рут и на другой лад. Ей запрещалось играть с мячом в комнате. Однажды Toy поймал ее на этом и неделями изводил угрозами доложить обо всем матери. Как-то миссис Toy обвинила детей в том, что они воруют сахар из буфета в гостиной. Оба отнекивались, а потом Рут сказала брату:

— Это ты стащил сахар.

— Я, — согласился Toy. — Но если ты наябедничаешь маме, что я сознался, я обзову тебя лгуньей, и она не будет знать, кому верить.

Рут немедля пожаловалась матери, Toy обозвал сестру лгуньей, и миссис Toy не знала, кому верить.