Лакуна

Баснословный корабль удачи бросил якорь в тихой гавани на Монтфорд-авеню, притащив за собой на буксире неповоротливую баржу корреспонденции, телефонных звонков и внимания молодых особ. Уму непостижимо, как другие, кому выпал этот счастливый жребий, ухитряются продолжать жить своей жизнью. Мистер Синатра получает пять тысяч писем в неделю, если верить «Эху», и все равно на фотографиях лучится радостной улыбкой. Сюда приходит сотня (или около того) в неделю и обрушивается, точно куча прелых осенних листьев, под которой душу гложут уныние и черви сомнений. Что же делать? Недавно позвонил старый товарищ, вместе с которым в годы войны мы работали в Национальной галерее, и посоветовал: «Не вешай носа, котяра, заведи себе пташку-стенографистку». Переведя его слова на мой язык, я задался вопросом: где же взять такую пташку?

Как вдруг в воскресном выпуске «Рупора Ашвилла» неожиданно всплыло ваше имя, миссис Браун. На фотографии с моей книгой в руке стояли вы перед буйной толпой на вечере в женском клубе. И общались с ними с той же спокойной уверенностью, с которой обходились с миссис Битл с ее вечной неразберихой. Держа твердой рукой штурвал, вы вели корабль книжного вечера в глубокие воды литературного анализа, сглаживая оживление, внесенное мисс Будро и ее изложением событий на «мексиканском континенте». Дамы требовали подробностей об авторе, но вы заявили, что не знакомы с ним! Представляю, какая поднялась бы шумиха, открой вы им правду: что вы с автором некогда жили под одной крышей и хозяйка пансиона то и дело путала, где чье белье.

Уважаемая, милая миссис Браун, ваша рассудительность достойна восхищения. Вы не поддались искушению сплетен. Швы вашей натуры, должно быть, соединены стальной нитью. Надеюсь, это письмо способно передать мою неизменную благодарность, которая намного больше, нежели обычное отправление с трехцентовой маркой. Но в нем еще и честный вопрос. Ваше мужество в битве Мексики прошлого и настоящего навело меня на мысль, что, быть может, именно вы станете секретарем, который внесет порядок в мою жизнь и поможет напечатать вторую книгу, которая сейчас как раз в работе.

Разумеется, у вас, возможно, свой взгляд на это. Поэтому напоследок я лишь перечислю кое-какие подробности, и закончим на этом. Смею надеяться, что в мою пользу свидетельствует следующее: я могу платить вам больше, чем вы получаете сейчас. А против — то, что я работаю там же, где живу. Вероятно, некоторым женщинам покажется неудобным работать в доме у холостого джентльмена. Выше я упоминал про кота и пташку, но не потому, что подобным образом отношусь к секретарю, а лишь оттого, что, очевидно, другим это свойственно. Миссис Браун, я страдаю странным расстройством: не замечаю предрассудков, которые общество возносит на знамена, и прохожу мимо них. Есть за мной такой грех — слепота. Иду по улице не разбирая дороги, точно теленок, а повсюду висят обрывки газет. Надеюсь, в этом случае мне удастся не быть таким наивным.

И третий аргумент в мою пользу: я уже упоминал, что и сам несколько лет был стенографистом. В Мексике я работал у двоих величайших людей, с которыми мне никогда не сравниться. Но, как ни странно, этот опыт не приготовил меня к любопытству публики. Однако я, быть может, лучше других понимаю, какова роль квалифицированного помощника. И не склонен к деспотизму.

Если мое письмо покажется вам неуместным, пожалуйста, забудьте о нем и примите уверения в моем глубочайшем почтении в счет нашего прежнего знакомства. Если же вас все-таки заинтересует мое предложение, буду рад побеседовать в любой удобный для вас день и час.

Искренне ваш,

Гаррисон У. Шеперд

4 МАЯ 1946 ГОДА

Уважаемый мистер Шеперд,

ваше письмо, как вы и сказали, подействовало на меня словно гром среди ясного неба. Однако не стало неожиданностью. В январе я увидела ваше имя на обложке книги в отделе абонемента в библиотеке. Тогда я подумала: надо же, какое совпадение, в мире есть два Гаррисона Шеперда. Потом в газетной рецензии на книгу упомянули, что автор романа, по слухам, обитает на улице Монтфорд. Я знала, что вы не понаслышке знакомы с Мексикой. Любопытство до добра не доводит: племянница миссис Битл рассказала, что выследила писателя, и он высокий как дерево и худой как щепка. Кто же еще это мог быть?