Лаковый «икарус»

Глаза Кочерги хулигански поблескивали из-под шляпы. Смеялись. Какие болезни? О чем речь? Орел сидит! Беркут! Кропин подозрительно оглядывал друга, которого оставил вот только на полчаса. Выпил, что ли? Но – где? Когда? Как? Кочерга в ответ хохотал. Однако когда тащили обратно домой, начинал стонать, приседать от боли в спине, растаращиваться. Все возвращалось к нему. Вся его действительность. Но на крыльце про спектакль «с девками и женихом» не забывал, и старушки гнулись опять от смеха, опять словно собирали в пригоршни падающие свои зубкй. И – как мгновенно облысевший вихрь – метался в дверях Кропин…

Когда Новоселов впервые позвонил в квартиру Кочерги (все вроде бы правильно, четвертый этаж, квартира 35), за дверью началось какое-то странное шебуршание, царапанье. Точно дергали дверную ручку чем-то. Не рукой. С кряком дверь подалась, приоткрылась. Образовалась темная щель, из которой пахнуло затхлым, непроветренным. Странно. Новоселов давнул дверь дальше, вошел. Ноги сразу наступили на какую-то веревку. Веревка под ногами зашевелилась. Ее явно дергали, тянули куда-то по коридорчику. И она была привязана к ручке входной двери. Ага! Понятно! Новоселов, прислонив сумку с продуктами к стене, двинулся по этой веревке. Ощущал себя полярником в пургу. Сунувшимся в темноту полярной ночи. Покакать.

В окно солнце не попадало, да еще старые тюлевые шторы съедали свет с улицы, и в комнате было темновато. Вся обстановка как-то отодвинулась от стен, сгрудилась на середине комнаты. Как при ремонте, при побелке – в тихом словно бы испуге была насторожена и как-то давно неподвижна. Торчал испуганно шкаф. Какие-то кругом темные ящики, картонные коробки на полу, некоторые раскрытые, некоторые перехлестнутые бечевками. Стиснутый со всех сторон, в махровой скатерти, – астматик-стол…

– Есть кто живой?

Из-за шкафа выглянуло и, как на морозе, на холодном ветру, продребезжало что-то вконец загнутое, старческое, завязанное в тряпки и шали:

– Вам кого-ооо?

Новоселов поздоровался. Невольно закричал, спрашивая, здесь ли живет Яков Иванович Кочерга.

– Здееееесь. Яяяяя… Здравствуйте… Слесарь, что ли?

Новоселов удивился. Вообще-то он…

– Тогда иди. В ванной. Сливной бачок не в порядке. Сам разберешься. Я… оденусь… – Старик поддернул толстые китайские кальсоны к горбу, обмотанному шалью. Ушел за шкаф.

Новоселов послушно двинулся, куда ему велели. Все это становилось забавным. Нашарив в коридоре выключатель, щелкнув им, обнаружил дверь в ванную. Открыл. Тоже включил свет. Так. Действительно, вода в унитаз подтекает, журчит. Все правильно. Смотрел озабоченно на бачок под потолком. Приковылял хозяин. Уже одетый. В какую-то кацавейку и широченные штаны. В три погибели согнутый, он смотрел на Новоселова как будто с пола. Как будто лежа на щеке. Ну, что? Мастер? Все понял?

Входя зачем-то в дубоватую роль то ли слесаря, то ли важного представителя ЖЭКа, Новоселов похвалил старика. Утечка. Да. Непорядок. Устраним. Излишний расход воды. Значительный перерасход по тресту. Спасибо за сигнал. Молодец!

– Да нет! – поморщился старик. – Разговаривает. Как телефон. Заднице постоянно выслушивать приходится…

Старикан-то, оказывается, не без юмора. Все устройство действительно напоминало гигантскую телефонную трубку. Перевернутый телефон. И слушающим ухом его на дню несколько раз – была изнеженная попа старика. На телефоне сижу. Ага. Разговариваю. Алло! Да! Слушаю вас! Позвоните потом! Я занят! Фыр-р-р-р!..

Минут пять уже ржавыми мокрыми руками Новоселов пытался что-то сделать в бачке. (Стоял на табуретке.) Поплавок никак не поддавался, не регулировался. Бачок, словно срывая все намеренья слесаря, нагло, во всю мощь начинал фырчать. Новоселов рукой перекрывал хулиганство, не давая безобразничать, снова мороковал. Старикан не уходил, смотрел.

– Что же… у тебя и инструмента даже нет? – полувопросительно, полуутвердительно спросил. – Пропил, что ли?

– А мне не надо. Я руками привык, – честно посмотрел на него слесарь. – Гну. Гайки отворачиваю. Запросто. Пальцами (так и сказал – пальцАми)…

– Ну-ну. Давай…

Потом они страшно хохотали на кухне. Узкий горб над кинутой вниз головой Кочерги подкидывался, скакал. Горбик был живой. Горбик верблюжонка. Новоселову хотелось потрогать его рукой, унять как-то, успокоить…

Через неделю, когда Кропин поправился и уже приходил к Кочерге сам, решили пригласить Новоселова на ужин. Заодно и Серова. Чтобы Кочерга познакомился и с ним.