Лакировка

— Пожалуй, нет. Теперь я уже не так уверен в своей позиции, как десять лет назад. Я больше не чувствую, что имею право все приводить в порядок. Но поймите меня правильно: я нисколько не жалею о том, что сделал тогда, и не стал бы жалеть, если бы таким же образом поймали Перримена. — И снова Брайерс заговорил решительным тоном: — Ну ладно, я ведь вам уже несколько раз сказал, что покончил с Перрименом и с эшбруковским делом. Дом теперь поступает в распоряжение душеприказчиков. Я же вам это уже сказал, так? Привести его в жилой вид обойдется недешево, верно? Ну, это уж их забота. Пусть забирают. Еще они желают получить труп. Он долго у нас пролежал. Пусть и его забирают. Старуха распорядилась, чтобы ее кремировали, но, конечно, от этого им придется отказаться. Но если хотят, то могут получить труп для погребения.

Тут наконец Франк Брайерс поднялся на ноги.

— Идемте? — предложил он и поглядел вокруг — на стену, на пол. — Ну что же, — сказал он, — вы, конечно, слышали о том, как преступники возвращаются на место преступления, хотя, по правде говоря, мне пока еще ни одного такого встретить не довелось. На этот раз на место преступления возвращался сыщик. Вот про это никто никогда вам не рассказывал. Но этот сыщик приходил сюда слишком уж часто и больше не придет.

Он вышел из комнаты впереди Хамфри, подождал его и запер дверь.

— Вот так, — сказал он.

После промозглости дома утренний январский воздух словно дохнул на них теплом. Когда они вышли из двери, Брайерс, энергичный, деловой, уже не такой доверительно близкий, как эти последние полчаса, сказал, что Хамфри получит официальное письмо о своей новой работе. Хамфри спросил, будет ли приятно Бетти, если он ее навестит.

— Только предупредите заранее, — сказал Брайерс. — Ей нужна помощь, чтобы убрать дом. Сама она не может.

Очень по-деловому, подумал Хамфри, более по-деловому, чем о делах. И тем же тоном, очень вежливо, Брайерс отказался вернуться с Хамфри к нему. Он направился к машине своей обычной упругой походкой спортсмена, словно человек, который торопится на поезд, а вернее, словно человек, который в последний раз уходит от женщины, твердо решив вернуть себе свободу.

45

Похороны были тихие. При жизни леди Эшбрук ни одно значительное событие, центральной фигурой которого она была, не обставлялось так скромно. Ни пения, ни органа — самая сухая из протестантских служб. В определенной мере — дань ее памяти: панихида происходила в церкви, которую она посещала, считая ее достаточно евангелической.

Присутствовали всего восемь человек: Лоузби и Сьюзен, Селия Хоторн, Хамфри, кроме того, ее поверенный и глубокая старуха в элегантном трауре — вдовствующая герцогиня, ровесница леди Эшбрук, — и, наконец, Кейт с мужем, который, как объяснила Кейт, вынужденная снова извиняться, настоял на том, чтобы прийти. Хамфри решил, что это даже отвечает случаю: леди Эшбрук, соблюдая приличия, в свое время, несомненно, точно так же присутствовала на разных других похоронах.

Оповещение о похоронах было даже скромнее, чем сама служба. Некоторые обстоятельства, известные им всем, кроме вдовствующей герцогини, действовали кое-кому из них на нервы. Как Брайерс сказал Хамфри, леди Эшбрук действительно оставила распоряжение, чтобы ее кремировали. Далее она распорядилась, чтобы ее пепел был поручен заботам священника этой церкви. Но, как упомянул Брайерс, это действительно было запрещено. Запрещено предусмотрительными правилами судебной медицины. Человек, которому предъявлено обвинение в убийстве, имеет право требовать, чтобы труп был предоставлен для исследования приглашенному им патологоанатому. А потому тело жертвы, пока убийца не найден, сожжению не подлежит. Следовательно, некогда столь желанному для многих мужчин телу леди Эшбрук, которое было вскрыто, разъято, собрано вновь, заперто в холодильнике, а теперь лежало в гробу, грозила возможность вновь подвергнуться тому же процессу.

Кейт, которая так просто и чисто уживалась с потребностями плоти, пришла от этой мысли в уныние. Хамфри заверил ее, что такая возможность остается чисто теоретической. Обвинение никому предъявлено не будет. Но ей не стало легче. В больнице ее не раз приглашали присутствовать при вскрытии, однако она даже подумать об этом не могла.

А вот Сьюзен, которая уживалась с потребностями плоти далеко не так просто и чисто, искала возможности присутствовать при вскрытиях, а также при приведении трупов в положенный вид. Относительно последнего она решила — с не очень чистым удовлетворением, — что помощники прозектора отлично выполняют свою задачу, особенно когда дело идет о телах правоверных евреев, для которых правила особенно строги.

Величественные слова заупокойной службы звучали негромко, но ясно. Они были хорошо знакомы всем присутствующим. Селия много раз слышала их в церкви своего отца — столько раз, что уже перестала их слышать.

— Я есмь воскресение и жизнь… Сеется в тлении, восстает в нетлении…