Лакировка

А Брайерс тем временем говорил, что кое-какие моменты в следствии были не так уж плохи! Он гордился своими ребятами. Гордился искренне, но сейчас это была еще и тема для разговора. Он вернулся к тому, что Хамфри назвал финансовыми манипуляциями, — да, тут пришлось повозиться. Но за это им и платят. Ничего потрясающего, но недурная работа.

Внезапно Хамфри перебил его и с виноватой улыбкой сказал словно бы без всякой связи:

— Пожалуй, я вам признаюсь.

— Что-что?

— Я сомневался напрасно. Вы совершенно правы: это безусловно Перримен.

Глаза Брайерса просияли, но он ответил деловым тоном, без торжества или самодовольства:

— Да, конечно. Но я в этом деле уже раза два-три ошибался. Общий счет не так уж утешителен.

Улыбка Хамфри стала жесткой.

— Я согласен с вами — убил он. — Его тон тоже был деловым. — И я кое-что добавлю: пусть он говорит высокие слова, пусть он им даже верит, но убил он из-за денег.

Брайерс ответил не сразу: его лицо утратило всякое выражение, губы сжались.

— Может быть, не только из-за них, — сказал он наконец.

— Но без них он этого не сделал бы.

— Вы не считаете, что сомнение следует толковать в пользу обвиняемого?

— Я считаю, что не следует льстить себе. Послушайте, Фрэнк, вы на своем веку видели много преступлений, Придумывать мотивы легко. Вы сами это говорили. И еще легче придумывать для них сложность, которой нет.

— А вы на своем веку видели не только преступления, но и многое другое, — ответил Брайерс упрямо и дружески. — По вашему мнению, все мы оставляем желать лучшего, ведь так? И в результате вы предпочитаете думать, что все беспросветно и просто, ведь так? Потому что вы сами себя не очень высоко ставите.

40

Всего лишь через несколько часов после этого разговора пришло сообщение от скотленд-ярдовской группы в Нью-Йорке. Их американские коллеги еще несколько раз мягко побеседовали с руководством фирмы О'Брайена. Его партнеры сочли, что обстоятельства дела вынуждают их, несмотря на уважение к желаниям покойного, сообщить полиции некоторые сведения. Они провели проверку фонда контролера. Сумма оказалась неожиданно маленькой. Настолько, что оперативник, ознакомившийся со сводкой, попросил их еще раз поискать какие-нибудь следы в их книгах. Но больше никаких сумм обнаружено не было. Остаток не достигал и пятнадцати тысяч фунтов. Брайерс рассказал Хамфри об этом без комментариев, но не без удовольствия. Если Перримен убил ради денег, то деньги эти исчерпывались тысячью-другой фунтов. Остальное он предоставил Хамфри додумать самому.

Хамфри тоже не стал обсуждать эти сведения: ему предстояло испытание, которое его пугало, но уклониться от него он не мог. Как летом ему было страшно идти к леди Эшбрук, когда она ожидала результатов анализов, так и теперь он чувствовал страх, подъезжая к дому Брайерса.

Может быть, он и стал с возрастом черствее, но не настолько, чтобы равнодушно смотреть на то, что болезнь сделала с этой молодой женщиной. Он буквально вынудил себя отправиться к ней в этот день. Фрэнк будет занят у себя в кабинете по убийству, и ему придется разговаривать с ней наедине. Бетти ему нравилась. Она была хорошим человеком. У него в ушах еще звучали горькие слова Фрэнка.

Остановив машину, он поглядел на дома напротив, надежно укрытые своими садиками, где в ноябре на газонах цвели неизбежные розы. День был ясный, и окна нижних этажей блестели в косых солнечных лучах, как полированные щиты. Такая мирная, такая безмятежная картина) Он пошел по усыпанной гравием дорожке к двери Брайерса с такой же неохотой, как шел в июле к двери леди Эшбрук.

Хамфри осторожно нажал кнопку звонка и должен был нажать ее второй раз. Потянулись долгие секунды тишины. Затем изнутри донеслось какое-то царапанье, что-то двигалось по выложенному плиткой коридору.

Дверь открылась. Бетти полувисела в металлической раме на колесиках, Она улыбнулась весело и приветливо.

— Хамфри! Я так рада! — Она снова улыбнулась. — Идите вперед. В заднюю комнату. А то я двигаюсь медленно.

Она добралась до задней комнаты и с трудом, но самостоятельно опустилась в кресло.

— Теперь я почти все время провожу здесь, — сказала она. — Прежде это был кабинет Фрэнка. Пришлось его выгнать. Но тут мне до всего близко. Как нелепо — передвигаешься в ходунке, словно годовалый младенец.

Она была в том же оживленном настроении, которое в прошлый раз так удручающе подействовало на Хамфри. Лицо у нее почти не изменилось, только чуть похудело. Глаза немного ввалились и, пожалуй, блестели слишком ярко. Она хотела напоить его чаем: это очень просто, кухня через коридор. Хамфри воспротивился. Чай не принадлежит к его любимым напиткам, сказал он. На мгновение он взял ее руку. Рука была горячей и еле заметно дрожала.

— Я так рада вам, — сказала Бетти.

— Фрэнк намекнул, что вы принимаете гостей.

Она вновь улыбнулась сверкающей улыбкой, но на этот раз бесхитростной, нетерпеливой, чистосердечной.

— Нет-нет. — Ее голос сохранил всю глубину и звонкость. — Мне нужно с вами поговорить. Можно?

— Ну конечно.

— О бедном Фрэнке. О том, что я с ним сделала. Я боюсь за него.