Лакировка

— Я попал в затруднительное положение. А вы ведь мудрец...

— В чем, собственно, дело?

— Нельзя ли нам поговорить? Это могло бы помочь...— Очень мило и вкрадчиво.

— Пожалуй, если хотите.— Хамфри примерно представлял себе, что может по­следовать, и в нем пробудилась прежняя служебная осторожность.— Но только не по телефону. И сюда вам приезжать не стоит. Возможно, вас ищут.

Они встретились в кафе у дальнего конца Кингс-роуд, поблекшем, душном, но почти полном, которое выбрал Лоузби. Возможно, Лоузби был встревожен, но выгля­дел он все таким же цветущим баловнем судьбы и с полным спокойствием заказал себе макароны по-болонски.

— В штабе сказали,— говорил он тоже без видимого волнения,— что вы звонили мне в понедельник.

— По вполне понятной причине,— ответил Хамфри.

— А я отсутствовал.

— Да, я это заметил.

— Собственно, я был в Лондоне.— Лоузби просиял своей простодушной, невин­ной, бесстыжей улыбкой.— Как вам это покажется?

— Как это покажется мне, значения не имеет. Объяснять вам придется полиции. О чем вы, конечно, уже думали. А что вы делали в Лондоне?

Лоузби по-прежнему улыбался с полной безмятежностью.

— Ну, вы же меня знаете!

— Знаю ли?

Лоузби это не сбило.

— Я решил, что мне полезно будет проветриться. Полностью отключиться. Ну, я и взял отпуск на несколько дней. Сослался на состояние здоровья бабушки — отлич­ный предлог. И проверенный на опыте.

— Но вы у нее не были?

— К несчастью, нет. Днем в субботу я ей позвонил. Она сказала, что чувствует себя прекрасно.

— А где вы были?

Лоузби ответил:

— Неподалеку. Можно даже сказать — довольно близко.

— Где?

Лоузби внезапно перешел на холодно-корректный тон.

— Об этом я предпочел бы умолчать. — И снова бесстыжая улыбка. — Укрылся в уютном гнездышке. Очень удобно для полного отключения.

— С женщиной?

— Это вы сказали, а не я.

Лоузби занялся макаронами. Хамфри в свое время вел немало допросов. Он сидел молча. Молодой человек будет вынужден заговорить сам.

И с полной невозмутимостью молодой человек заговорил:

— Я ведь сказал вам, что попал в затруднительное положение. Теперь вы знаете почему. Ну и что же мне делать?

Хамфри выждал некоторое время, а потом спросил:

— Вы говорите мне правду?

— А почему, собственно, мне ее не говорить?

— По целому ряду причин. И если вы меня в этом не заверите, нам придется кончить этот разговор.

Лоузби улыбнулся самой милой своей улыбкой.

— Хотите, чтобы я поклялся на Библии?

— Необязательно.— Хамфри ответил улыбкой далеко не такой милой.— Вы бы на ней поклялись, даже если бы лгали напропалую, не так ли?

Лоузби расхохотался.

— Ну хорошо. Да, я говорю правду. Только не уточкил, где я был и с кем. Это могло бы вас удивить. Я предпочту сохранить свой секрет — разве что другого выхода у меня не будет. В конце концов согласитесь, что я поступаю как истинный англий­ский джентльмен.

Хамфри не мог сдержать усмешки. Наверное, с помощью таких вот шуточек Лоузби и одерживает свои победы. Только хорошо зная ему подобных, можно уло­вить ее подтекст. Хамфри заговорил менее резко:— Ну, будем исходить из этого. Любой мало-мальски здравомыслящий человек посоветует вам то же. И любой порядочный адвокат. Но от такого совета толк будет, если вы говорите правду. Вам необходимо явиться в полицию и сказать все, что вы сказали мне. И отправляйтесь сразу же, как только разделаетесь с этим.— Хамфри неодобрительно посмотрел на груду макарон. — Конечно, вам надо было бы сделать это вчера утром. Они будут с вами вполне вежливы. Вы дадите показания и подпишете их. А они начнут проверять. Помните: это очень серьезно. Они меньше всего дураки. И отнесутся ко всему, что вы скажете, с подозрением. Это их обязанность — подо­зревать. Они не придерживаются возвышенных взглядов на человеческую натуру. Их, конечно, интересует завещание вашей бабушки. И если она оставила вам приличную сумму — а это кажется мне довольно вероятным,— уж тогда они раскопают все, что можно раскопать. Вот почему, если вы не сказали мне правду, мои советы вам лучше сразу забыть.

Как накануне объявил в полицейском участке Шинглер, мысль о завещании на­прашивалась сама собой, и Хамфри перебил себя вопросом:

— Кстати, о завещании. Вы знаете, что в нем?

— Не имею ни малейшего представления. А вы?

— С какой стати? Она никакого особого доверия мне никогда не оказывала. Да и никому другому, я думаю, тоже. Особенно в последние годы. Разве что вам.

— И не мне. Она была ко мне привязана, вот и все. — Впервые за время их разговора Лоузби, казалось, стал серьезным. Он спросил, глядя в сторону: — Вы ведь мне доверяете?

— А как вы думаете?

Хамфри воспользовался тем же небрежно-шутливым тоном, в каком отвечал на его вопросы Лоузби. В эту минуту он даже самому себе не мог бы ответить ни да, ни нет. Доверяет ли он Лоузби? Слишком много ему приходилось вести допросов. И он открыл любопытную вещь: в ходе допросов проницательность, интуиция — называй­те это как хотите — куда-то исчезает.