«Лахтак»

— В этой полынье водятся нерпы. На них ходит охотиться белый медведь, а следом за ним бегают песцы. Они кормятся объедками, которые оставляют медведи. Удивляюсь, как ты раньше не заметил этой полыньи и следов беляка.

— Во-первых, потому, что я не заглядывал в этот уголок, а во-вторых, не всегда луна светит так ярко и можно все заметить.

— Ну, теперь, — сказал Вершомет, — смотри внимательно, чтобы случайно не наскочить на этого ворюгу.

— А он на нас не может наскочить?

— Сейчас у него перед нами преимущество. В это время он видит лучше, чем мы. Кроме того, он, видимо, кое-что чувствует нюхом, а вот ты ничего не чуешь. И, наконец, он молчит, а мы разговариваем.

В этот момент поблизости что-то треснуло.

— Эге, заговорил, — тихо сказал охотник.

Над гигантским торосом поднялся большой зверь. Выставив морду, он, казалось, нюхал воздух. Но он ничего не мог почуять, потому что у белых медведей слабо развит нюх. Медведь медленно спустился с тороса, подошел к полынье и лег возле воды.

Охотники не двигались. Вершомет присел и не шевелясь следил за зверем.

Медведь не смотрел на них. Он медленно водил мордой, всматриваясь в полынью. Зверь выжидал, не появится ли нерпа.

— Мы охотимся, и он охотится, — прошептал Вершомет своему юному другу. — Ну-ка, подползем поближе.

Пригнувшись, охотники начали приближаться к медведю. Зверь, по-видимому, заметил их, но остался равнодушным.

Когда до него оставалось шагов тридцать, Вершомет стал на колено и начал целиться. Медведь поднял голову и снова опустил ее, всматриваясь в прорубь.

— Степа, это должен быть твой медведь, — сказал Вершомет.

Обрадованный Степа прыгнул на два шага вперед, поднял ружье и крикнул:

— Эй, беляк, берегись. Ге-ге-ге-е-е-е!

Этот крик испугал медведя, и он, сразу поднявшись на ноги, медленно двинулся на охотников. Степа выстрелил.

Медведь со стоном упал на передние лапы, и в то же мгновение охотники услышали отчаянный человеческий крик.

Г л а в а XII

Луна заканчивала свой путь по небу, когда на палубу вышли Кар, Лейте и Запара. Они ожидали Вершомета и Степу и разговаривали о том, что так беспокоило Кара последние сутки: о причинах пожара и о том, кто бил в колокол тревогу.

Штурман все время избегал поднимать этот вопрос, и Лейте следовал его примеру. Теперь же Кар решил рассказать о своих подозрениях и тревоге Запаре и посоветоваться с ним и с Лейте. Вахту в это время нес Котовай. Он выглянул из окна штурманской рубки, проводил взором моряков и ученого, которые прошли на нос.

Три фигуры в мохнатых кожухах стояли на фоне покрытого снегом полубака и, освещенные лунным светом, напоминали заговорщиков.

Котовай взошел на капитанский мостик и перегнулся через фальшборт.

— Вахтенный! Не замерз? — крикнул ему Лейте.

— Нет. В такую погоду и три вахты можно выстоять! — ответил Котовай.

Матрос прошелся по мостику. Капитан и его помощник тихо разговаривали между собой.

Кар рассказывал Запаре о норвежской трубке, о том, что Котовай видел такую трубку у радиста, о непонятном поведении Павлюка и о том странном звуке, который ему пришлось вчера услышать.

Запара, выслушав все это и помолчав, сказал:

— Если так, то я также должен рассказать вам одну странную вещь. Недели две назад, а может быть и немного больше, в полночь я вышел на палубу, чтобы делать метеорологические наблюдения, и влез на крышу штурманской рубки. Когда я поднял анемометр и начал следить за секундомером, послышались какие-то странные стрекочущие звуки, идущие откуда-то не то с палубы, не то из-за дымовой трубы, а может быть, из какой-нибудь шлюпки. Кстати, мне они показались очень знакомыми. Закончив наблюдения над анемометром, я перегнулся через борт и начал прислушиваться. Но звуки стихли, и ничто не нарушало тишины. Эти звуки, повторяю, показались мне очень знакомыми. Я стал припоминать, где я мог слышать что-нибудь похожее. Но, сколько я ни припоминал, ничего не приходило в голову. Знаете, так бывает во сне: что-нибудь приснится, а потом вспоминаешь и не можешь вспомнить. Сойдя с капитанского мостика и подойдя к дверям, ведущим в наш кубрик, я встретил Павлюка. Я спросил, не слышал ли он что-нибудь. Павлюк ответил, что он абсолютно ничего не слышал, и сказал это таким веселым, даже насмешливым тоном, что у меня пропала охота говорить об этом еще кому-нибудь. Я решил, что мне показалось. Боясь за свои нервы, я решил почаще ходить на лыжах.

Выслушав Запару, Кар повернулся к Лейте и сказал:

— А вы слышали что-нибудь похожее?

— Нет, — ответил Лейте, — мне никогда ничего не чудится. И, если бы я когда-нибудь услышал что-нибудь похожее, я бы немедленно уведомил капитана.

— Вы поразительно самоуверенны, мой друг! — заявил ему Запара.

— А все же, что вы думаете обо всей этой истории? — спросил Кар. — Говорите, Запара.

— Я думаю, — растерянно сказал метеоролог, — что об этом нужно спросить Павлюка. Вызвать сюда, рассказать о наших подозрениях и спросить.

Услышав ответ Запары, Лейте засмеялся.

— Вы, кажется, не разделяете этого мнения, — сказал ему Кар. — Прошу высказаться.