Лахезис

— Вы, Константин Борисович, раз уж у нас начался официальный разговор, лучше обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Сергей Иванович. И на вы, — посоветовал Мирон, нацеливаясь авторучкой на находящийся перед ним лист бумаги. — Этот официальный разговор в процессуальном плане называется допрос свидетеля. Повторяю вопрос. Фамилия, имя, отчество?

Я понял, что Мирон не шутит. Быстро прикинул, нет ли у меня за спиной какой-нибудь провинности перед комитетом. Не обнаружил и немного успокоился.

— Погоди. Пока я тебя еще не начал Сергеем Ивановичем называть, ты можешь хотя бы объяснить, в чем дело?

— Здесь, Константин Борисович, не образовательное заведение, — в голосе Мирона прозвучали металлические нотки. — Здесь ликбезом не занимаются, а отвечают на вопросы. Я сколько еще должен один и тот же вопрос спрашивать?

Я посмотрел на часы. Времени и вправду не было вовсе, а уж на бессмысленные препирательства тем более. Понятно, что, пока я ему не отвечу на все его идиотские вопросы, он меня не выпустит. Ну ладно. Лишь бы только выйти, а там мы уже разберемся. Я сообщил, как меня зовут, где проживаю, и перечислил места учебы и работы. Услышав про швейную фабрику, Мирон ухмыльнулся и даже стал немного похож на человека.

— Ладно, — сказал он. — С обязательной программой закончили. Переходим к произвольной. Я вам предъявляю вырезанную острым предметом часть почтовой открытки. Вопрос: когда вам приходилось видеть эту открытку и держать ее в руках?

— Видел я ее пять минут назад, когда ты же мне ее и показал (я решил, что именовать Мирона Сергеем Ивановичем и на вы — это уж слишком), а в руках вообще никогда не держал.

— Хорошо. Так и запишем. Когда вы видели эту открытку в руках у гражданина Фролова?

— Никогда не видел.

— Запишем отрицательный ответ. Вы имейте в виду, Константин Борисович, что я никаких изменений в протокол допроса вносить не буду. Если вы чуть попозже пожелаете дать правдивые показания, то это уже будет новый протокол, а в дело пойдут оба. Значит, вы отрицаете, что видели когда-либо эту открытку и не желаете показать, что гражданин Фролов ее видел и держал в руках?

— Вот именно. Можете отпечатки пальцев проверить.

— Это пока преждевременно. Известно ли вам, для каких целей использовалась эта открытка, и почему она так странно разрезана?

— Понятия не имею.

— Хорошо. Как часто вы бываете в кинотеатре «Балтика»?

— Да я там вообще не бываю. У меня на кино времени нет.

— Не бываете? А если подумать?

Это я сгоряча ляпнул. Раз в год точно бываю. Мы же там ежегодные районные конференции проводим. Для комсомольского актива. Пришлось поправиться.

— С директором кинотеатра знакомы?

— Видел как-то. Ну, здоровались.

— И все? Только здоровались? Не встречались помимо конференций? Или, может, по телефону приходилось говорить?

— Да на кой черт он мне сдался! Организацией конференций у нас орготдел занимается. Они там с ним и встречаются, и по телефону говорят.

— Хорошо. Я так и запишу. А вот вам пока книжечка, Константин Борисович, лист бумаги и карандаш.

— Зачем? — спросил я, взглянув на книжечку.

Это был Уголовный кодекс РСФСР.

— А я там закладки сделал и пометил некоторые статьи. Когда будете их просматривать, обращайте особое внимание на то, что относится к совершению преступления в составе организованной группы. Предусмотренные сроки выписывайте на бумажку и суммируйте. Окончательный итог можете мне не сообщать — это для вашего сведения.

Я пролистал по закладкам. Суммировать полагалось за антисоветскую агитацию и пропаганду, нарушение законодательства о собраниях, митингах и демонстрациях, мошенничество и превышение власти и служебных полномочий. Если по максимуму и все просуммировать, то как раз получалось до достижения пенсионного возраста.

— А какое это все имеет ко мне отношение? — поинтересовался я.

— Непосредственное, — с удовольствием ответил Мирон. — Самое непосредственное. К сожалению.

Он поспешно изобразил лицом сожаление и протянул мне лист бумаги.

— Ознакомьтесь.

Это было письмо на райкомовском бланке, адресованное директору кинотеатра «Балтика». Уважаемый такой-то, в связи с договоренностью прошу предоставить такого-то числа просмотровый зал кинотеатра «Балтика» для проведения закрытого культурно-массового мероприятия.

— Это ваша подпись?

Вообще говоря, я подобные письма обычно не подписывал, — этим занимался либо орготдел, либо отдел пропаганды и агитации, но здесь подпись явно была моей.

— Вроде моя. Ну моя. И что?

— При каких обстоятельствах вы достигли с директором кинотеатра «Балтика» указанной в письме договоренности?

— Да ни при каких! Я его всего раз в жизни видел!

— То есть, вы отрицаете?

— То есть, отрицаю.

— Несмотря на то, что вы здесь явно ссылаетесь на договоренность?

— Да не ссылаюсь я ни на что. Мне принесли кучу бумаг на подпись, я и подписал. Я что, все читать должен? На это аппарат есть.

— Кто принес?

— Кто всем приносит! Секретарша.

— Ладно, разберемся. Значит, вы ни про что не знаете, ни с кем не договаривались, письмо подмахнули не глядя и открытку видите впервые. Так?

— Именно так.