Лагуна фламинго

От первых поселенцев, монахов-францисканцев, осталась только базилика дель Пилар с башенками в форме колоколов, облицованными керамической плиткой. С этой базиликой Буэнос-Айрес днем мог бы обходиться и без маяка, так ярко сияли башни в лучах солнца. Сад при монастыре превратили в кладбище.

Джон прошел по мало заселенному району, расположенному юго-западнее Реколеты. Тут стояли частные одноэтажные дома, окруженные садами и огородами.

Вскоре Джон очутился на плаца Сан-Мартина, площади, к которой примыкала калле Флорида.

Немного западнее находилась скотобойня, окруженная убогими домишками, лачугами и мелкими барами, район, в котором не стоило появляться с наступлением ночи — поговаривали, что там процветает преступность. «Если так пойдет и дальше, — думал Джон, — придется мне искать работу здесь».

Он презрительно сплюнул, проходя мимо виллы в итальянском стиле. Еще десять лет назад в этой части Буэнос-Айреса никто не хотел селиться. Теперь же тут, как грибы после дождя, вылезли роскошные дома с разукрашенными стенами и мраморными колоннами, с пальмами и фонтанами, дома, построенные на деньги, которые честным трудом не заработаешь. Джон ненавидел их от всей души. Для него настоящий Буэнос-Айрес — это conventillos, жилые многоквартирые дома, переоборудованные из традиционных вытянутых зданий, которые раньше принадлежали богатым жителям Буэнос-Айреса, или, как их тут называли, портеньо. Да, то был настоящий Буэнос-Айрес, а вовсе не эти особняки, построенные дураками нуворишами. Буэнос-Айрес — это дома, кишащие людьми, дома, где нет удобств, дома, где говорят на всех языках.

Джон и сам жил в одном из таких домов, занимал узкую койку в крохотной комнатушке, отгороженной от соседних тонкой деревянной стенкой. Он слышал, как соседи болели и кашляли, слышал, как они занимались любовью, слышал, как плакали их дети. Он чувствовал запах их обеда, пота, дешевого спиртного. Он не мог позабыть о них ни тогда, когда они спали, ни тогда, когда они умирали.

Эдуард не появлялся в Реколете с тех пор, как там похоронили Элиаса. Собственно говоря, он собирался направиться на кладбище, как только прочитал записку Моники, но его все время что-то отвлекало. Анна завела с ним долгую беседу о прошлом и о том, что следует позабыть обо всем. Юлиусу хотелось поговорить о Ла-Дульче. Нужно было уладить много дел. На Реколету не оставалось времени, и только теперь Эдуарду удалось выбраться сюда. Постояв немного, мужчина, обуреваемый странными чувствами, вошел на кладбище.

Найти путь к могиле Элиаса было просто — она, как и многие другие, располагалась под стеной кладбища. На надгробии были только имя и дата. Хоронившие Элиаса не знали, когда он родился. Зато они знали, когда он умер.

Эдуард какое-то время простоял не шевелясь. Он вновь и вновь читал имя Элиаса на камне.

После смерти Элиаса Эдуард чувствовал себя таким же одиноким, как в детстве, когда он понял, что мать не станет защищать его от отца. Он долго не мог простить матери малодушие. Пожалуй, он смог расстаться со своими обидами только после ее смерти. С тех пор много воды утекло. Он больше не ребенок. И теперь нужно понять, почему Моника подсунула ему эту записку. Эдуард обвел взглядом имена на могилах и вдруг заметил кое-что странное. Тут был похоронен Ноах, брат Элиаса. Он умер через полгода после событий в Ла-Дульче. Тогда Ноах был на его стороне. Эдуард не смог сдержать дрожь.

Не это ли хотела сказать ему Моника? Все, кто был тогда на его стороне, мертвы. Все, кроме Лоренса?

Глава 9

Рахиль Гольдберг вот уже час сидела у рабби Фейдмана. Им о многом нужно было поговорить. Они были знакомы с тех пор, как оба прибыли в Буэнос-Айрес. «Тогда, — подумалось Рахиль, — мы были еще молоды и исполнены мечтаний. И чувствовали себя непобедимыми».

Она ласково улыбнулась. Это рабби Фейдман организовал благотворительные работы, которыми уже довольно давно занимались Рахиль и Дженни. Хотя обычно Дженни присутствовала на встречах матери с рабби, сегодня девушки не было. С тех пор как в город вернулся Джон, Рахиль заметила, что ее дочь изменилась. Дженни явно сомневалась в целесообразности этих благотворительных работ. К ней вернулась былая ярость, как в те времена, когда она ссорилась с Гершелем, мужем Рахиль. Женщина видела, как ее дочь злится оттого, что ничем не может помочь этим несчастным девушкам.

Рахиль расправила складки на своей длинной темной юбке и стряхнула пылинку с пиджака. Фейдман рассказывал, что сейчас сутенерами работают не только французы, но и венгры. Говорят, что они торгуют людьми. Еврейская община отвернулась от сутенеров-иудеев, но их никто не ограничивал. Рабби Фейдману удалось найти совсем не многих, кто поддерживал его в борьбе. Многие боялись ввязываться в столь грязные дела, как проституция и торговля людьми.