Лагуна фламинго

Герман не шевелился. Он стоял и смотрел на тени во дворе их небольшого дома. С тех пор как Франк пропал, с ними жил старший сын, Самуэль. У него была семья, о которой нужно было заботиться, но Ирмелинда уговорила сына погостить еще немного, и он остался. Герман знал, в каком отчаянии его жена из-за бегства Франка и предъявленных ему обвинений. Он и сам часто спрашивал себя, почему остается спокойным. До того как родился Франк, Герману пришлось нелегко. Ирмелинда тихо, но чрезвычайно глубоко горевала по Врони и, закрывшись в собственной боли, не подпускала к себе мужа. Когда они занимались сексом — а это случалось нечасто, — Ирмелинда не шевелилась, а после ложилась на бок, поворачиваясь к мужу спиной. Герману казалось, что после смерти Врони он потерял и жену.

Герман пожал плечами, стряхнул руку Ирмелинды и отошел в сторону. Этот вопрос укоренился в его голове, и Герман понял, что уже давно хотел его задать. Он всегда относился к Франку иначе, чем к остальным детям. Франк с самого начала был ему чужим. После рождения ребенка Герман, как и полагается, взял его на руки, но ничего не почувствовал. Вначале он говорил себе, что все дело в перенапряжении, в жизни, ставшей столь сложной в Новом Свете, но потом понял, что причина не в этом.

— Франк — мой сын? — резко спросил он.

— Что?! — опешила Ирмелинда.

— По-моему, это очень простой вопрос. Я спрашиваю тебя, Франк от меня или нет?

Герман повернулся к Ирмелинде и внимательно всмотрелся в ее лицо, стараясь ничего не упустить.

— Ну конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что он не похож на меня.

«Потому что у него черные глаза», — добавил про себя Герман.

— Это из-за цвета его глаз? — тут же спросила Ирмелинда. — Но ты же знаешь, у меня в семье были французы. Девичья фамилия моей матери — Нойе. Герман, ты не можешь всерьез думать об этом… Конечно же, Франк твой сын. Все говорят, что у него твой нос, и смеется он так же, как и ты. А еще…

Герман поджал губы, и Ирмелинда осеклась. Она с несчастным видом смотрела на мужа, все еще потрясенная его словами. Но Герман ничего не мог с собой поделать. Он думал о слуге, работавшем у них в тот год, когда родился Франк. Об итальянце с черными глазами. Глазами, как у Франка.

— Герман. — Ирмелинда вновь коснулась руки мужа. — Ты должен мне верить. Франк твой сын. Прошу тебя, помоги мне освободить его от подозрений. Сделай так, чтобы он вернулся к нам, пожалуйста!

— Я не должен этого делать, Ирмелинда. Я никому не должен помогать, ни тебе, ни твоему сыну. — И, повернувшись, Герман зашагал прочь.

Глава 3

Камень разбил стекло и с грохотом упал на стол в гостиной. На мгновение Виктория замерла. Это было уже не первое разбитое окно в ее имении Санта-Селия, с тех пор как она с Педро и детьми вернулась сюда. Они прожили тут всего пару недель, когда местные жители объявили войну Виктории Сантос, «шлюхе», и Педро Кабезасу, метису и бастарду. Хотя отец Педро был белым, здешние считали его «грязным индейским ублюдком». И то, что Виктория оставила своего мужа, Умберто Сантоса, не помогло делу, хотя у женщины были на это свои причины. Местное население не могло допустить брака между белой женщиной и индейцем. Правило «живи и давай жить другим» здесь не работало. «Нужно было подумать об этом раньше», — пронеслось в голове у Виктории.

Женщина медленно нагнулась за камнем и развернула бумагу, в которую он был завернут. Собственно, это действие не имело никакого смысла, ведь она и так знала, что там будет написано. Рuta. Шлюха. Особой фантазией ее враги не отличались.

На мгновение ярость вытеснила страх. Виктория решительно подошла к камину и швырнула бумажку в огонь. Она с удовольствием смотрела, как пламя пожирает белый лист. «Я не позволю себя запугать, — подумала Виктория. — Я уж точно не позволю вам меня запугать».

Семья Сантос, родственники ее покойной свекрови, донны Офелии, вот уже два года боролись за восстановление чести своих родных и законное наследство ее сына Умберто, которому принадлежало имение Санта-Селия в провинции Сальта. Раньше Умберто жил в городском доме в Сальте — это был лишь один из домов, принадлежавших его семье. И хотя он ненавидел Педро, своего брата, всем сердцем, виду он не подавал. У них был общий отец и разные матери. Отец Умберто, Риккардо Сантос, всегда любил Педро больше второго сына, да и любовь Риккардо к матери Педро, женщине из племени индейцев, должно быть, доставляла Умберто немало тревог, ведь он знал, что отец женился на его матери, донне Офелии, по расчету, ради положения в обществе. Но, как бы то ни было, свои чувства по этому поводу Умберто умело скрывал. Не распространялся он и об отношениях Педро и Виктории.

«Могу ли я чувствовать себя в безопасности? Достаточно ли у меня карт на руках, чтобы обыграть Умберто? Что, если я ошибаюсь? Что, если мне не следует быть столь уверенной в своих силах?»