Лагуна фламинго

Эдуард оплатил счета Мины и Аннелии в кабаке, ничего не попросив взамен. Он даже устроил их на новую работу, прежде чем вернуться в Ла-Дульче. Дела в имении требуют его присутствия, объяснил он и обещал вскоре вновь навестить мать и дочь. Аннелия решила, что это отговорка, но Эдуард вернулся в Буэнос-Айрес, как и обещал. Он с восторгом рассказывал Мине и ее матери о Ла-Дульче, об изменениях в имении, об овцах и о коровах. «Он хороший человек, — вновь подумала Аннелия. — Я должна позаботиться о том, чтобы отныне не возникло никаких проблем. Может, мне самой и не суждено быть счастливой, но у моей дочери появился шанс. Все это я делаю ради Мины. Она должна стать счастливой».

Теперь Аннелия работала на сеньора Морильо. Тот прекрасно относился к своим подопечным. И к тому же был холост.

Аннелия брала одну тарелку за другой и опускала в воду. Хорошо, что Мина понимала всю серьезность сложившейся ситуации. Важен был каждый шаг.

И только одно тревожило Аннелию: Мина так и не забыла Франка Блума. Приближалось двадцать пятое мая, и в этот день Мина собиралась вновь пойти на площадь и ждать там Франка.

«Забудь его! Что бы ни случилось, он не вернется, — не раз говорила Аннелия дочери. — Забудь прошлое. Теперь у нас новая жизнь». Но Мина не собиралась сдаваться. Она была упрямицей, ее Мина. А ведь девочка оказалась не такой уж фантазеркой. Только в вопросе с Блумом она отказывалась признавать, что детство кончилось и Франка больше не найти.

«Он придет, мама. Когда-нибудь мы встретимся на площади имени Двадцать Пятого Мая, я это чувствую».

Франк жив, повторяла она вновь и вновь.

Достав тарелку из воды, Аннелия принялась тщательно ее вытирать. «Нет, — думала она. — Все эти связи с Эсперанцей — плохо. Нам нужно начать новую жизнь. Отгородиться от прошлого». Если все устроить как надо, Эдуард даже может взять их к себе в Ла-Дульче. Нет, он просто обязан взять их к себе, если планы Аннелии осуществятся.

Имение в пампасах казалось ей более надежным местом, чем Буэнос-Айрес с его многочисленными жителями. Кто сказал, что тут они не могут случайно наткнуться на кого-то из Эсперанцы? Каждый день в Буэнос-Айрес приезжали люди со всего мира.

«Эсперанца должна остаться в прошлом».

Разве Мина не говорила недавно, что Эдуард собирается показать им свое любимое Ла-Дульче? Аннелия не могла объяснить, почему Эдуард так им помогал, но решила не спрашивать об этом. Иногда нужно просто принимать то, что происходит, и быть благодарной за это. «Конечно, нужно действовать осторожно, — думала Аннелия. — Чтобы все не испортить. Он не должен почувствовать, что мы на него давим. А Мине следует понять, что Франк не вернется. Но как же мне этого добиться?»

Эдуард сел в карете так, чтобы Мина могла любоваться видом из окна. Кроме потрясающей набережной на северо-западе города неподалеку от кладбища Реколета и парка Трес-де-Фебреро в Буэнос-Айресе почти не было зеленых насаждений, поэтому неудивительно, что в хорошую погоду в парк стекалось много горожан. Простые люди ехали на городском трамвае, а богатые землевладельцы и торговцы, да и вообще любой человек с деньгами и именем, желая щегольнуть, подъезжал к парку на карете в сопровождении прекраснейших женщин, облаченных в роскошные наряды. Драгоценности поблескивали в лучах солнца. А среди всей этой толпы на потрясающе красивых лошадях гарцевали молодые мужчины. Кареты, кони, люди, — все кружилось, как в калейдоскопе. Отовсюду слышались слова на итальянском, французском, испанском, английском и немецком языках.

Мина заметила, что Эдуард пододвинулся к ней поближе.

— Я всегда говорил, что если в других районах города можно получить лишь обрывки впечатлений, то тут все сливается в яркое, роскошное великолепие. Портеньос знают, чем ценен их город. Когда в Буэнос-Айресе бушует гроза, в газетах первым делом сообщают о том, не разрушен ли Трес-де-Фебреро, и все горюют, стоит ветру повалить хоть одну пальму. — Он рассмеялся.

Мина, очнувшись от своих мыслей, постаралась улыбнуться.

«Ты не должна все испортить, — вспомнила она слова Аннелии. — Эдуард наше спасение. Если он нас оставит, мы снова станем нищими».

«Но я его не люблю».

Мина едва смогла сдержать вздох. Да, ей нравилось проводить время с Эдуардом, но в то же время с ним было очень тяжело. Она просто не могла оставаться самой собой. Каждое слово нужно было продумывать, каждый жест должен был вести к определенной цели, по крайней мере, так говорила ей мать.

«Но при этом мне так нравится его прямолинейность, его честность, его любовь к жизни…»

А вот Мине было не позволено оставаться собой. Она не могла рассказать Эдуарду о своих страхах, об Эсперанце, о Франке Блуме, которого она все еще ждала. Она не могла быть честной. Не могла проговориться. Ей приходилось притворяться откровенной, но не слишком. Приходилось демонстрировать хорошее отношение, но не настолько, чтобы показаться навязчивой.