Лагуна фламинго

— Да. — Лоренс посмотрел на живот Мейзи. — А как дела у тебя и у малыша?

— Хорошо. — Улыбаясь, женщина взяла у служанки чашку чаю.

Подойдя, Лоренс погладил жену по плечу.

— Мне надо просмотреть кое-какие бумаги.

Мейзи кивнула.

Лоренс направился в свою комнату. Ее окна выходили на патио, и он в который раз залюбовался женой. Она была очень мила и иногда капризна, но Лоренса это только забавляло. Мейзи была беззаветно предана мужу, так воспитал ее отец. Лионел Касберт вел дела вместе с зятем. Его офис находился неподалеку от площади имени Двадцать Пятого Мая. На двери красовалась табличка «Лоренс Шмидт и Ко, импорт-экспорт». Лионел никогда не спрашивал, чем Лоренс занимался раньше, и не противился желанию дочери выйти замуж за этого человека. Он вообще никогда не перечил желаниям дочери. Ходили странные слухи о том, как семья Лионела попала в Буэнос-Айрес, но никто не отваживался рассказывать эту историю в полный голос. Говорили, что прабабка Касберта плыла в Австралию на корабле с осужденными преступниками. Корабль потерпел крушение неподалеку от берегов Аргентины. Женщины с корабля попали в Буэнос-Айрес, и прабабка Касберта стала знаменитой куртизанкой. И хотя теперь Касберты были баснословно богаты и принадлежали к высшему обществу, их происхождение не было таким уж безупречным.

Лионел научил зятя вести не только законные дела: он показывал, как можно перехватывать армейские поставки в пограничных областях и продавать их в других городах; объяснял, как через подставных лиц управлять борделями; как по дешевке скупать земли в пампасах. Да, сейчас земля была самым главным. После успеха военной операции генерала Рока освободились обширные участки в пампасах, и хотя один человек имел право приобрести лишь ограниченное количество земельных наделов, но законы на то и существовали, чтобы их обходить.

— Лоренс, — говорил ему тесть. — Сейчас аграрный сектор кардинальным образом изменится. Как только улучшится качество наших товаров, их начнут покупать в Европе. Тогда ты станешь настоящим дельцом и сможешь предложить моей дочери то, чего она заслуживает. Но для этого тебе следует ухватить свой шмат пирога. И помни, Мейзи заслуживает лучшего. Иного я не допущу.

«И не придется, — подумал Лоренс. — Я смогу дать ей все самое лучшее». Он с нежностью смотрел на жену, уснувшую в плетеном кресле.

Глава 3

Тем вечером Эдуард отправился к Монике де ла Фресанж. Он постучал в дверь и, после привычных пререканий с дворецким, Мило, вошел в дом и осмотрелся. Со дня их последней встречи тут ничего не изменилось. Его давняя подруга вышла к нему навстречу из поросшего пальмами патио.

— Ты отлично выглядишь. Похоже, сельская жизнь пошла тебе на пользу, — улыбнулась она, впившись в Эдуарда взглядом, и прижала палец к его губам, прежде чем мужчина успел ответить на комплимент. — Только не надо лгать, мой милый друг. Не здесь и не сейчас. Мы так давно знакомы и всегда были честны друг с другом, не так ли? — Женщина вздохнула. — Я состарилась, и знаю это. Я выросла в те времена, когда Буэнос-Айрес был еще gran aldea, большой деревней, как говорили тогда, и не превратился в пчелиный улей.

Эдуард покачал головой. Он решительно сжал ее тонкую руку и нежно поцеловал кончики пальцев, вдохнув такой знакомый аромат.

— Ты никогда не состаришься, Моника. Ты по-прежнему королева. А королевы не умирают.

— Конечно, конечно. La reine est morte, vive la reine. Королева мертва, да здравствует королева, — ответила Моника, но Эдуард заметил, как дрогнули в улыбке уголки ее рта.

Она была так же прекрасна, как и раньше: высокая, смуглая — кожа цвета кофе с молоком, зеленые глаза — не глаза, а изумруды. Да, на лице Моники пролегли морщины, но то был след улыбок, радости, воли к жизни. Она была прекраснейшей, очаровательнейшей женщиной из всех, кого знал Эдуард.

— Да, — глухо рассмеялась женщина. — Моника де ла Фресанж, королева дна.

— Нет, ты… — начал Эдуард.

Но она вновь прижала палец к его губам. Ее кожа была такой шелковистой…

— Нужно быть честными, Эдуард. — Она отстранилась. — Да, сельская жизнь и правда пошла тебе на пользу. Ты выглядишь гораздо лучше, чем тогда.

— Ла-Дульче — прекрасное место, Моника.

Эдуарду достаточно было произнести название своего имения, чтобы вновь почувствовать себя как дома. О господи, он уже и позабыл о том, что теперь управляет поместьем! Ла-Дульче было его детищем, главным делом всей его жизни.