Лагерный пахан

– На больничку надо. На пару деньков. Сутки – червонец.

– Не ко мне обращаешься, парень.

– Четвертной за сутки.

– Это к врачу надо. Или к начальнику оперчасти…

– Полтинник!

– Деньги вперед.

Сторублевка перекочевала в лапу конвоира чуть позже, когда народ возвращался в камеру.

А вечером в камеру заглянул тюремный врач. Кучерявый типчик в больших роговых очках.

– Ну, кто у нас тут больной?

Судя по его бодренькому голосу, Трофим понял, что конвойный ему забашлял. Какой процент от общей суммы – это уже не его заботы. Главное, что его не кинули…

– Если не на голову, то я, – словно бы нехотя сказал он.

– Что беспокоит?

– Температура. Сорок два и два…

– О! Это очень высокая температура!

Лепила забрал Трофима с собой, но пришлось отстегнуть ему стольник, чтобы попасть именно в ту палату, где лежал Бутон… Какими правдами-неправдами эта мразь попала на больничку, Трофима совсем не интересовало. Главное, что он добрался до него. И теперь уж он не слезет с крючка.

Шансов у Бутона не было, и он понял это, едва глянул на Трофима.

– А-а, уберите его отсюда! – взвизгнул он.

Но врач и не заходил в палату, здесь был только санитар из хозобслуги, но тот понял, что пахнет жареным, и поспешил выйти. Все правильно, хочешь жить, не лезь в чужие дела…

– Бутон, ты чо, в натуре! Нормально все, – увещевательно улыбнулся Трофим. – Я даже не знал, что ты здесь. Температура у меня высокая…

Он сел на свободную шконку – на самую непутевую, возле двери. Ложиться не стал. Быстрым взглядом осмотрел палату. Два мужика и плюс Бутон, он сам должен быть здесь четвертым. Но недолго будет длиться такой расклад.

– Ты… Ты… Я знаю, зачем ты пришел!

Бутон уже не лежал, он сидел на своей койке – затылком прижавшись к дужке. Трофим держал его под контролем – в любой момент мог вскочить с места, чтобы догнать, если он вдруг вздумает убежать. Но, похоже, Бутон и не думал убегать. Сидит, жмется, руки в боксерском положении – отбиваться собирается. Но ведь Трофим не нападает.

– Да брось ты!.. Я ж тебя мягким черенком ударил, чтобы не убить. Зато братва теперь считает, что я разобрался с тобой… Ну, не получилось, но ведь я ударил, да?..

– Ударил, – кивнул Бутон.

– Пойми, я же не зверь какой-то. Я просто правильный пацан. За свой базар отвечаю, за чужой спрашиваю… Вот ты зачем на меня бочку катнул, а? Что я тебе плохого сделал?

– Да ничего, – подавленно дернул плечами Бутон.

– А ты, идиот, буром попер… Да я на тебя не злюсь… Уже не злюсь. Ты же сполна за свой косяк расплатился, так?

– Да…

– Теперь ты знаешь, как за гнилой базар спрашивают.

– Знаю, – пустил слезу Бутон.

Трофиму даже стало жаль парня. Но он не позволил непрошеному чувству обвиться вокруг шеи.

– Менты тебе что шьют?

– Кражу… То есть угон… Машину взяли покататься, а нас повязали…

– Мусора на то и мусора, чтобы честных пацанов вязать… Но ты не честный пацан. Облажался ты. И надо было тебе бочку на меня катнуть… Ничего, может, еще наладится?

– Что наладится?

– Ну, может, еще выправишь свое положение.

– Ты издеваешься, да? Из моей ямы ни в жизнь не выбраться. И ты это знаешь.

– Да это байки все. На самом деле выбраться можно. Ну, не сразу, постепенно. Если, конечно, ниже не опускаться. Ты же здесь не балуешь, нет?..

– Да чтобы я! – вскинулся Бутон. – Да пусть только попробуют!

В его глазах мелькнули искорки надежды, сам он приободрился… Трофим сдержал усмешку. Точно у парня с мозгами не все ладно, если такую шнягу схавал… В петушиный куток легко влететь, выпорхнуть обратно можно только ногами вперед.

– Во-во, честь надо беречь! Даже после второго аборта… Это я так, к слову… Короче, ты за меня, парень, держись, и все путем будет… Только руками ко мне не прикасайся, договорились? Когда я тебя в люди выведу, мы крепко пожмем друг другу руки… Ты пойми, я за собой вину чувствую, ну, что тебя из-за меня опустили… А это что за люди?

Трофим более внимательно обозрел соседей. Точно, мужичье.

– Наше вам с кисточкой, братва! Трофим!

– Горбыль! – назвался тощий и сутулый мужик с длинным носом.

– Чеснок, – буркнул второй.

Этот посерьезней. Хмурый, исподлобья взгляд, плотно сжатые губы. В глазах плохо скрытая неприязнь и ухмылка. Похоже, он знал, кто такой Бутон, и ему совсем не нравилось, что Трофим с ним якшается…

Трофим не стал качать права. И на угловую шконку возле окна рваться не стал. Его вполне устраивала койка у самого входа – отсюда он запросто мог опередить Бутона, если тот вздумает броситься к двери. Сломился же он с хаты раз, может сломиться и второй…

Он продолжал грузить Бутона, втираться к нему в доверие. В конце концов петух успокоился, сложил свои крылья. После отбоя он очень долго ворочался на своем шестке, затих лишь за полночь, ближе к утру. Все это время, пока Бутон маялся бессонницей, Трофим притворялся, что спит. И когда тот заснул, тихонько подошел к его шконке.