Лагерная учительница

— Кто? Кто? — спрашивала Галя, не понимая, что происходит. Она в последнее время вычитывала, сравнивала перепечатанные отчеты, наряды рабочим оформляла, принимала квартиры. Дел много навалилось, а тут полосой пошли переезды. Люди улучшали жилплощадь, переезжали в новые квартиры. Участок Галин плох был еще и тем, что в пятиэтажки люди надолго не поселялись. Занимали в них квартиры в основном те, кому надо было перебиться два-три года в ожидании хорошего жилья. Пятиэтажки, как гостиницы, только успевай выписывать, принимать квартиры. Прими формально, не заметь, скажем, разбитую раковину — и плати за нее из своих ежемесячных девяноста рублей. Вообще-то, каких там девяноста, вычтут подоходный да за бездетность — и получай семьдесят четыре рубля. Да муж сорок пять приносит, только за квартиру заплатить. Как ни крутишься, на еду с трудом хватает. Поневоле начнешь во всякую щель заглядывать, когда квартиру принимаешь от жильца: как бы что не пропустить, как бы не надул? А каждый жилец уговаривает, уламывает, чтоб приняла без замены испорченных смесителей, разбитых умывальников. Кому хочется оплачивать их? Смалодушничай, прими, а жилец, который въедет в эту квартиру, тебя заставит все заменить. Поэтому в последние дни Гале было не до интриг, которые плелись в жэке. Некогда было следить, как разгорался огонь соперничества между главным инженером и начальником жэка. Поэтому она не понимала, кто скандалит, думала, что опять рабочие по дому сцепились, и пыталась узнать: кто?

— Жанка с Нинкой, — отвечала ей Люба.

— Не может быть! — воскликнула Галя. Не укладывалось в голове, чтобы два руководителя, как базарные бабы, сцепились в кабинете так, что визги их за три комнаты слышны.

— Тю! — глянула на нее Сорокина. — Ты где витаешь-то? Они уже неделю при виде друг друга зубами скрипят… Ой, девочки! — отвернулась Сорокина от Гали. Стояла она по-прежнему у входа. — Что я узнала! — Валя понизила голос и округлила глаза. Техники за своими столами подались к ней, чтоб лучше слышать. — Жанка-то в Москву перебралась по фиктивному браку. Да-а! Нашла старичка, записалась с ним, прописалась, а через полгода он загнулся, и поживохивает она с сынком в двухкомнатной квартире…

— Без сынка, — поправила ее Люба. — Он в свою кооперативную только что въехал.

— А ты не знаешь? — повернулась к ней Валя. — Правду говорят, что Борис в аспирантуре учился, а его оттуда и из Москвы за двадцать четыре часа выперли?

— Было такое, — кивнула Люба.

— А за что? — снова спросила Валя. Ее поддержала толстушка Лида, спокойная медлительная женщина, полная и розовощекая.

— Девчонку изнасиловал… И еще с наркотиками вроде что-то связано…

— Да-а! — ахнула Галя, вспомнив, как Борис набивался к ней в гости.

— За изнасилование стреляют, — сказала Лида с недоверием.

— Дураков стреляют, а кто умеет…

— А как же он в Москву вернулся?

— По лимиту на завод устроился… Год поработал, квартиру купил и аля-улю с завода…

— А из-за чего у них сейчас началось? — перебила Валю молчавшая до сих пор Ася Деркач, имея в виду руководительниц жэка.

— Жанка примчалась из РЖУ — как ошпаренная, — быстро заговорила Люба. — Вызвала Нинку — и пошло, пошло… Хомут (начальник РЖУ) Жанку наскипидарил…

— Я же говорила вам, помните, — подхватила Сорокина. — Жанка всем жильцам обещает, а доходит до Нинки, она не делает, не положено, сам жилец виноват… Жильцы на Нинку орут — она плохая, Жанка хорошая! Нинка терпела, терпела, да и Хомутову нажаловалась. Он сегодня вызвал Жанку и на кнахт…

— А знаете, — вмешалась толстушка Лида, — говорят, у Хомутова с Жанкой роман был…

— Тю! Да об этом вся Москва…

— Тихо! — перебила Сорокину Люба.

Донесся резкий стук двери. Техники замерли. В коридоре прошелестели быстрые нервные шаги.

— Нинка ушла! — прошептала Люба. — Я пойду!

Она потихоньку выскользнула в коридор.

— Ой, девочки, что будет! — покачала головой Валя Сорокина и почему-то на цыпочках прошла за свой стол.

В кабинете установилась полная тишина. Слышалось, как за окном тихонько урчала легковая машина и громко чирикал воробей. Галя смотрела в отчет, сравнивала напечатанные цифры с теми, что она писала от руки, искала опечатки, но тут же забывала и снова начинала сравнивать. Думала с тревогой о том, что теперь будет с квартирой, не отзовется ли каким боком ссора Жанны Максимовны с Ниной Михайловной, как себя вести с ними, чтоб не раздражать ни ту, ни другую. В коридоре послышался стук каблучков. Стук приближался. Появилась в двери Люба и проговорила, стараясь быть серьезной:

— Егоркина, к начальнику!

Техники смотрели на Любу, потом повернулись к Гале и уставились на нее так, словно ее пригласили на казнь. И облегчение читалось во взглядах — слава Богу, не меня, — и сочувствие. Галя, услышав свое имя, вздрогнула. «Почему меня? — мелькнуло в голове. Зачем?» Она сидела и смотрела на Любу.

— Не тяни! — поторопила ее секретарша. — Сама понимаешь…

Галя вышла из-за стола.

— Начинается, — услышала она за спиной чей-то тревожный вздох и заволновалась еще сильней.