Лагерная учительница

Галя и Иван осторожно двинулись к родителям. Василий Гаврилович освободил вход в комнату. Лысоватый, с седыми висками, выглядел он сейчас как-то растерянно. Зинаида Дмитриевна тоже, чувствовалось, заволновалась, не знала, как вести себя дальше. Только Наташа смотрела насмешливо, мол, допрыгались, доигрались. Егоркин, подойдя к отцу Гали, неловко сунул ему свою руку и сконфузился. Василий Гаврилович, видимо, не ожидал этого жеста и суетливо схватил руку Егоркина, встряхнул и тут же бросил. Галя села на диван. Иван примостился рядом. Василий Гаврилович выключил телевизор, постоял возле него мгновение и устроился в кресле. Зинаида Дмитриевна с Наташей присели к столу. Помолчали.

— Ну, рассказывайте! — хрипло проговорила Зинаида Дмитриевна и прокашлялась.

— А что рассказывать, — неестественно бодро сказала Галя. Иван чувствовал, как у него подрагивает нога. Сидели они близко друг к другу, словно старались подчеркнуть, что теперь они одно целое и разъединить их нельзя. — Наташа все сказала… Пожениться решили…

— Все равно поженимся… Так чего тянуть? — подал голос и Егоркин.

Василий Гаврилович придвинул к себе блюдце с чайной ложкой и взял ложку в руки. «Обязательно ему нужно что-то в руках вертеть!» — недовольно взглянула на мужа Зинаида Дмитриевна.

— Тянуть нечего… Правильно! — заговорил Василий Гаврилович, разглядывая ложку. — Вы только жениться решили? Или все обдумали? Где жить, например, будете?

— Комнату снимем… Мы ведь оба работаем! На очередь на квартиру встанем. Проживем! — постарался успокоить Василия Гавриловича Иван.

— А насчет учебы что надумали?

— Учиться пока не собираемся, — ответила Галя.

— Ты за себя отвечаешь? — спросил Василий Гаврилович. — Или за мужа тоже?

Когда отец назвал Егоркина ее мужем, у Гали дрогнуло сердце. Она как-то по-новому, с нежностью особенной взглянула на Ивана. А он смутился и опустил глаза. Взгляд Гали с ревностью отметила про себя мать.

— И за мужа, — несколько вызывающе ответила Галя.

Наташа фыркнула и шепнула себе под нос:

— Жена выискалась!

— Выучились, значит… Теперь детей рожать и нянчить! — недовольно проговорила Зинаида Дмитриевна.

— А это разве не дело? — все так же вызывающе сказала Галя.

— Ну, ладно, ладно! Дело! — сказал Василий Гаврилович. — Обед хоть сможешь мужу сготовить?

— Пап, не волнуйся, еще неизвестно, зарабатывает ли жених на обед, — вмешалась с усмешкой Наташа, и все засмеялись.

Василий Гаврилович поднялся, усмехнулся:

— Давай, мать, дочь пропивать! Сваты приехали, — кивнул он в сторону Гали и Ивана. — Как там говорится в таких случаях: у нас телочка поспела, подросла, у них… кто у них-то?

— Бычок! — подсказала Наташа.

Мать хотела заворчать на Василия Гавриловича, что ему лишь бы повод выпить, но засмеялась, услышав подсказку Наташи. Улыбнулись и Галя с Иваном.

V

— Меня качает немного, — сказал с улыбкой Егоркин Гале, когда они спускались утром по лестнице, направляясь на работу.

— Я тоже… так и не уснула…

Иван толкнул дверь подъезда. Она приоткрылась, но сквозняк снова захлопнул ее, оттолкнув Егоркина внутрь.

— Если так пойдет, ветер будет носить нас, как листья! — засмеялся он, с силой распахнул дверь и подержал, пока не прошла Галя.

На улице был ветер, облака.

— Как бы дождь не собрался? — взглянул Егоркин на небо. — На речку не попадем!

— До субботы еще два дня, — взяла его под руку Галя, взяла, как радостно отметил Иван, не как прежде, а по-хозяйски. «Так и надо! — подумал он. — Я теперь ее! Она — моя!»

В автобусе они притиснулись к стене. Егоркин заслонил ее от людей, уперся руками в поручни и всю дорогу до завода сдерживал натиск пассажиров, чтобы не толкали Галю, милую его девочку, и всю дорогу с нежностью ощущал на своем плече ее теплую руку. Она стояла спиной к окну и держалась за Ивана.

В цехе Егоркин расстался с Лазаревой. Она пошла в свою раздевалку, он в свою. Прыгая через две ступеньки, сбежал в подвал и прошел к своему шкафчику.

— Привет! — кинул он радостно Роману Палубину, который надевал рабочую сорочку, стоя босиком на толстой фанерной дощечке.

В раздевалке было многолюдно. Рабочие входили и выходили, разговаривали, смеялись.

— Ты чего это? Дорогу домой забыл? — спросил Роман.

Егоркин знал, что Палубин будет спрашивать его об этом, и засмеялся радостно:

— Заблудился!.. А ты как? Нашел дорогу?

— Егоркин уже домой не приходит? — спросил Маркин из-за шкафчика. Роман знал, что он у Ивана до армии был наставником, знал, что они конвейер бортовой передачи переделали, Маркин на том конвейере и сейчас работал. Палубин слышал, как недавно Маркин предлагал Егоркину вместе над приспособлением для сборки покумекать. Иван тогда спросил:

— Разве у тех, кто собирает, головы нет? Пусть сами кумекают!

— Головы у них есть… — с сожалением ответил Маркин. — Но с разных сторон затесаны!

— Моя голова сейчас другим забита…

— Я вижу… от Лазаревой на шаг не отходишь!.. Смотри, сам сделаю!

Шкафчик Маркина был напротив с другой стороны, и Роман с Иваном его не видели, не знали, что он слышит их разговор.

— Пропал человек, — снова засмеялся Егоркин. — Окрутили парня…