Лагерь живых

— Получается так. Но ведь в этом нет особо чего сложного. Нормальная обычная мужская работа — следопытство.

— Такая уж и обычная…

— А то ж… Про охотников не говорю, но вот, например, гаишники — следопыты, когда аварию фиксируют. Сантехники — следопыты. Автомеханики — ровно то же самое. Криминалисты — уж точно следопыты. Да и у вас, у лекарей, — тоже ведь так?

— Ну да, работа того же судмедэксперта или патологоанатома… Я вот помню, как на первом курсе нас на вскрытие привели — старушка-горожанка померла. И патологоанатом нам прямо как по книге читала — вот шрамик от инфаркта, старый, лет десять назад был, вот — лет пять-шесть, а этот — свежий… Нас еще тогда поразило, что у старушки легкие были черноватые — словно усыпаны черными точками и узелками. Нас врач и спрашивает: «Как думаете, откуда эти точки?»

— А вы?

— Ну а мы же — первый курс, самые знающие. Это ж на шестом понимаешь, что не знаешь ни черта, а на первом-то наоборот. Так уверенно отвечаем: «Курила женщина много!» А она улыбнулась и говорит в ответ: «Ручаюсь, что в жизни не курила. Эта копоть — нормальна для обычных горожан. У вас ровно то же будет…»

Мы, ясно, удивляемся — а как у курильщиков? А у курильщиков — завтра приходите. Ну, мы и пришли. Там мужика вскрывают. И легкое наполовину розовое, а наполовину — черное, как у бабки. Ну, может, слегка чернее.

Патанатом закончила — какие, мол, вопросы?

Вопросов, ясно дело, два — почему легкое розовое и почему копоти мало? Он же курил?

Она посмотрела на глупых щенят и отвечает: «Розовое — это раковая опухоль. В нее копоть не попадает, опухолью пациент не дышит. А копоти мало — потому что вчерашней старушке было восемьдесят шесть лет, а сегодняшнему пациенту — сорок три. Дышал он и курил вдвое меньше, чем та бабушка». Нам так стыдно стало!

— Это нормально. Не знаю людей, кто бы в щенячьем возрасте не попадал в глупое положение, — улыбаясь, говорит майор.

— Получается так, что вот когда взрослые люди, как щенята, дуркуют… — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.

— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: «Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом… Потом сам первый и бросил…»

— Не, там блудница была… Доктор тоже сегодня наблудил, а?

— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания, замечу, говорят. Вы лучше скажите, после контузии как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.

— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.

— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?

— Нет, только по ушам сильно прилетело…

— Кровотечение было? Из носа, ушей?

— Нет, обошлось.

— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.

— Да я понимаю.

— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются… Тяжесть тоже не определишь. Сослуживца как тряхнуло, так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям, то время несется, то замедляется, и еще жаловался, что тело меняется — в пропорциях. То одна рука длиннее, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот, как на табурет залез… А другой на неделю оглох и онемел… И что похабно особенно, психика у многих меняется — заводятся с пол-оборота и никак не остановиться.

— Получается так, что после войны, пока инвалиды были живы, так контуженые, как где какой скандал, сразу предупреждали. Да вот, недалеко ходить, в фильме «Я шагаю по Москве» — герой Ролана Быкова, странноватый такой мужичок, заводится не пойми с чего, а потом милицанера предупреждает, что он контуженый — удачный образ, четкий. И милицанер, что характерно, понимает ситуацию правильно, в отличие от молодых обалдуев.

— Это да, наши профессора ставили в пример некоторых актеров, как те в образ входили. Токсикологи в ВМА гордились тем, что Евстигнеева натаскали — он к ним обратился, когда Плейшнера играл. Ну и сыграл потом так, что курсантам показывали — вот, дескать, достоверно показанная смерть пациента от приема цианистого калия.

— Надо ж. Не знал.

— Да кому это интересно, по большому-то счету… Сейчас полезнее знать, как автомат с консервации снимать…

— Боюсь сглазить, но сейчас еще не самое плохое время.

— Дальше хуже будет?

— Несомненно.

— Так вроде устаканивается же, — влезает в наш разговор один из больных. Другие прислушиваются. И водила тоже уши навострил.

— Баечка такая. Восточная. Был такой мудрец. Абдул. Умел гасить звезды. Прослышал об этом тамошний султан — велел доставить его во дворец со всеми причиндалами. «Мое султанское величество желает, чтоб ты погасил во-о-о-н ту звезду!» Абдул: «Слушаю и повинуюсь!», оборудование свое настроил. «Все, — говорит, — о Великий — погашена звезда!» Султан глядь, а звезда сияет как ни в чем не бывало. «Ах ты сволочь, над султаном издеваешься? А ну, голову ему долой!» Абдул и слова сказать не успел — снесли ему башку. Двести шестнадцать лет прошло. И султана забыли и Абдула. Вчера смотрят астрономы, а звезда погасла. Двести шестнадцать лет свет от той звезды шел. Намек ясен?