Лагерь живых

— Вот-вот. Тот же принцип. В сигаретах концентрация никотина такая убогая, что для кайфа требуется задействовать всю поверхность слизистых оболочек легких и бронхов. Разница — как между спичечным коробком и ангаром. Но вместе с никотином идет довеском больше сотни других продуктов горения — они в легких и оседают. Соответственно, отсюда бронхит и прочие удовольствия курения — до рака легких. Да и горят сигареты из-за добавленной селитры куда горячее, чем табак в сигарах, поэтому добавляется еще и эффект постоянного ожога бронхов. Поэтому чем легче сигареты — тем меньше в них никотина, зато больше смол и прочей дряни. Отличное надувательство. Великолепное.

Некурящий Николаич с сапером не принимают участия в этом культурном мероприятии по борьбе с курительной неграмотностью.

— Как, легче стало? — улыбаясь, спрашивает сапер, когда я закончил.

— Легче. Отбарабанил привычную лекцию — теперь можно опять с Мутабором общаться.

— Чем он сейчас занимается-то?

— С Семен Семенычем песни поет. В кунге.

— М-да… вот и думай. Дальше-то что с ним делать? Доберемся до амбулатории, реанимнете вы этого ублюдка. Пришьете ему руки в зад. Дальше, какой прогноз?

Непроизвольно чешу в затылке.

— Ну, честно сказать — не знаю. Пока у Мутабора есть цель — он нам не опасен, полагаю. А вот выполненная цель неизвестно что даст потом. Доминанта мести пропадет, скорее всего. Сейчас он даже от жратвы воздержался. У его хозяина была сумка с мясом — и морф ее обнюхал, в лапах подержал, а потом оставил.

— Получается так, что лучше б нам этого морфа упокоить. Информатор важнее для нас. А этот голый хлюст должен знать много. Не по медицине, это-то я с вами согласен. По тому, откуда эта секта взялась, кто старший, какая структура, какие силы, где еще базы. Вы как?

— Ну, мне кажется, что рано нам это обсуждать. Мы даже не знаем, что там на заводе за ловушка была. В деле — морф при мне шутя разобрался с парным патрулем за секунды. Короче говоря — считаю, что надо подождать, пока ситуация станет ясной. Со своей колокольни замечу, что мертвый морф пока у меня вызывает больше симпатии, чем живой его хозяин. И опасности от живого вижу больше.

— Получается так, что ладно. Пождем пока. Но, доктор, как бы из-за вашего миндальничанья не погиб кто из наших. Морф — это морф. Он — мертвец. Жрал человечину. Севастьянов прямо показал, что эта парочка ему знакома до синего ужаса, — говорит Николаич. — А информация нам важна. Очень. То, что он вас не сожрал, — ничего ровным счетом не говорит — вы нужны были как инструмент во внутренних разборках.

— Поддерживаю. Самое худшее, когда человек наделяет своими чертами характера другое существо. — Сапер смотрит внимательно и очень серьезно.

— Ну я понимаю. Но ведь Мутабор не согласился помогать в вивисекции.

— Тот, кто не согласился, — умер. Несколько раз причем. Теперь мы имеем дело с морфом-людоедом. Вот с этой точки зрения и надо рассматривать ситуацию. Пока кунг с морфом — под перекрестным прикрытием моих людей. И лейтенант отделение выделил. Так что лучше морфу сидеть и петь песни. Целее будет. А вы уж постарайтесь не создавать своим гуманизмом и порядочностью дополнительных трудностей. Договорились?

— Договорились. Но и вы поймите, что выбивать ему мозги…

— Начинаем новый триллер — «все во имя науки»? Безумные ученые ради интереса снова гробят мир? Цена больно большая светит. На общем, что особенно пикантно, фоне. Кстати — эта похабель вокруг тоже вполне может быть результатом чьего-то научного эксперимента. Не корчите странствующего рыцаря. Договорились? — вроде бы дружелюбно, но не допускающим возражений тоном ставит меня на место сапер.

— Ну, договорились… Но ведь феномен же уникальный!

— Получается так, доктор, что, к счастью, тут собрались олухи царя небесного — и нам любой из наших балбесов, куда более ценный феномен, чем морф. А учитывая события последнего времени — значительно более ценный. Единственное, что могу пообещать, — при культурном поведении вашего питомца я постараюсь воздержаться от ликвидации. При очень культурном поведении. Все ясно? — Николаич смотрит очень внимательно.

— Так точно. Ясно.

Думать о том, как жить дальше, лучше в приятной компании. Залезаю к Вовке. Ильяс все так же степной каменюкой сидит наверху. Степная каменюка с биноклем.

Внутри тепло. Мне суют вскрытую банку тушенки и чью-то ложку в сале. Ложку возвращаю. Своя есть. Тушенка явно с кучей сои, но жрать хочется как из пушки. Не до привередничанья.

Вовка тем временем разобрал трофейные автоматы. Ну разобрал — сильно сказано, отделил оба гранатомета да глушители снял. Гранатометы лежат как причудливые толстоствольные пистолеты с вывернутой в обратную сторону рукоятью.

Залезший в БТР замерзший Ильяс поспевает как раз в тот момент, когда Вовка задумывается, вертя в руках глушители.

— Что, по-прежнему не понимаешь, как ежи сношаются? — ехидничает сменившийся с НП снайпер.

— Не, глушаки разные, что-то не въеду в тему.

— А чего странного? Этот — ПБС-4, последняя, можно сказать, разработка.

— А этот?