— Считаю, что да. Потери понесли те, кто нарушил распорядок. По-моему, там все кандидаты на премию Дарвина без всяких сомнений. И подростки, прокравшиеся в зоопарк, они уже не Томы Сойеры. Им самое малое по четырнадцать лет, а полезли безоружными на рожон. Дразнить зомбаков, а уж тем более их выпускать, вообще надо быть анэнцефалом[21]. И ровно то же самое, но постарше, группа протестантов. Ну вот, получили они оружие. Так ведь просто ствол ровно ничего не дает. И даже ствол с патронами, — влезаю и я в разговор.
— Да это я и сам вижу, что тактика и сработанность рулят, — соглашается мой напарник.
— И рулят и педалят. И урок получили знатный. Уцелевшим начистили хари, отобрали оружие, опустили, что называется. Если они теперь вякнут, то получат по хлебалу с лета. И вот уже сейчас их заставить работать можно. За них вступаться теперь не будут — слишком знатно облажались. А так ведь знаешь нашу публику — сразу жалеть бедненьких начнут, начальство ругать, — завершает Николаич.
— Хотел бы отметить такой еще нюанс, если интересно. Добрая половина ранений мелкой дробью. Девчонке вообще бекасиной влепили, — с намеком заявляет Дима-опер.
Смотрим на Николаича. Он чешет в затылке, ухмыляется и спрашивает:
— И что вы на меня уставились? Какие были патроны, те Михайлову и отдал.
— А Михайлов?
— Что Михайлов?
— Ничего не спросил? Патроны-то он посмотрел?
— Конечно. Он же грамотный человек. А на коробках все написано.
— И?
— Получается так, что сказал спасибо. Патроны-то из наших запасов пошли. И если вас интересует мое мнение — так слава богу. Ну-ка, лекаря, а если б девчонка, например, картечью огребла вместо бекасинника?
— Если б там была картечь, то у нас было бы куда меньше работы. Может, конкретно у меня работа бы и была — меня с утра уже напрягли в морге разбираться. Более двадцати подозрительных трупов нашли, надо будет смотреть. К слову, и Дмитрия тоже напрягают, — рассудительно отвечает братец.
— Сведения счетов с живыми?
— Они самые. Вообще мне так намекнули, что на часть команды тут имеют серьезные виды. Меня-то вроде как и выручали специально как судмеда, но и опера у вас забрать хотят. Брательник тоже запонадобился, да и насчет остальных внятно говорилось — не фиг вашей группе прозябать в крепости, тут вы больше наворочаете. А теперь еще и приданым обзавелись, так что завидные невесты.
— Приданое — БТР имеешь в виду?
— Его самого. Зачетный сундучок. А морфиня, которая там сидела, и впрямь сущая жесть? Тут ее размеры произвели серьезное впечатление. Стокилограммовый морф группу как кегли разметал, а там не дети малые были, у вашей же габариты еще серьезнее?
— Помалкивать будете?
— Обижаете. Я хорошо помню, кто меня из Петергофа вывез.
— Вообще-то, братец, вывезли тебя ребята из МЧС, а вся работа пошла с подачи командования базы, — напоминаю я ему очевидные вещи.
— Отчепись, понимаешь же, что я имел в виду, — отмахивается родственничек.
— Будет он помалкивать, Николаич.
— Получается так, что боевые качества морфини мы оценить не успели — она оттуда вылезти не смогла. Лючок мал, а она отожралась. Челюсти у нее, правда, посильнее, чем у гиены — ваш брат утверждал, что она спокойно дробила бедренные кости.
— Впечатляет. Видел я на вскрытии медвежьи покусы. Так там бедро съедено было, а кость мишкам не по зубам оказалась.
— Это где вы такое видели, интересно? — заинтересовывается Николаич.
— Да тут, в Ленобласти, был инцидент.
— Что-то вы путаете, не было такого за последние лет тридцать! Я точно знаю! Да чтобы не один медведь был! Сколько их напало?
— Двое.
— Чушь!
— Отнюдь не чушь. Даже в зарубежной прессе про этот случай писали: «В Зеленогорске, фешенебельном пригороде Ленинграда, медведи сожрали женщину!»
— Ну-ка, ну-ка?