Лаг отсчитывает мили (Рассказы)

— Я все не могу понять, как это могло получиться?

— Просто волновались сильно. Это бывает. Потому я и стоял поблизости.

— Теперь мне не доверят вахты…

— Вон что вас мучает, — улыбнулся старшина. — Почему же не доверят? Я же знаю, это у вас случайная и, ручаюсь, последняя ошибка. А вообще будьте внимательнее. Больше я у вас за спиной стоять не буду. А теперь спите. Скоро на вахту.

Старшина укрылся простыней. А Пудов еще долго лежал и мысленно беседовал с этим, ставшим ему самым дорогим, человеком и заверял его со всем пылом сердца: может, может он положиться на него, матрос Пудов не подведет!

Кровное родство

До базы было уже рукой подать. Молодые сигнальщики так вглядывались в полоску берега на горизонте, что слезы катились по щекам. Хотелось побыстрее увидеть разрыв в скалистой гряде. Там бухта, окруженная невысокими горами, тихая, зеркальная. Посреди нее застыли три зеленые сопки, словно сошли выкупаться, да так и остались стоять по пояс в прохладной воде. После трудного плавания несказанно мил родной берег. И не верится, что раньше он казался суровым и угрюмым. Всем существом своим рвутся к нему моряки. Тем более, что в походе потрудились на славу и отдых заслужили вполне.

Шумно и жарко в котельном отделении. Ревут турбовентиляторы, нагнетая в отсек воздух, оглушительно вторят им форсунки. Зноем пышет кожух котла. Матросы сбросили рубахи, работают в майках, разгоряченные, мокрые от пота.

Старшина 2-й статьи Степан Игнатов смотрит через глазок на бушующее в топке пламя, осторожно поворачивая вентили форсунок. Палуба под ногами вздымается и опускается, кренится то в одну, то в другую сторону. Но старшина словно врос ногами в листы настила. Регулирует горение, а думает о том, что сегодня, возможно, увидит Наташу. Увидит и расскажет ей, о чем думал в походе. Скажет, что не может жить без нее и после демобилизации навсегда останется здесь, чтобы никогда с ней не разлучаться.

Мысль о Наташе стала привычной. Она никогда не покидает старшину и не мешает работе. Наоборот, никогда еще у Степана так не ладилось дело. В походе командир не раз хвалил старшину и его подчиненных.

Сейчас что-то закапризничала одна из форсунок. Старшина уже минут десять бьется над ней. Видно, нагар скопился на конусе. Полагалось бы отключить форсунку и осмотреть. Но не стоит: до конца похода осталось полчаса.

Снова и снова крутит он маховичок. И вдруг — словно расплавленным свинцом плеснули ему на плечи. Обернулся старшина. И тотчас схватился за лицо.

Матросы, наблюдавшие за показаниями манометров, водомерных стекол и работой насосов, поздно заметили беду: весь фронт котла был уже охвачен пламенем. Из трещины на трубе в раскаленный металл котельного кожуха била струя мазута. Пожар все рос. Матросы на миг оцепенели. Ничего не понимая, смотрели они, как по палубе движется странный факел. Вот он оказался у топливного насоса, потом в углу, где находится клапан, перекрывающий трубопровод. Струя мазута перестала бить в котел, и пожар прекратился.

— Это же старшина! — крикнул матрос Снежков. Моряки кинулись к живому факелу, ладонями, влажными от пота майками сбили со старшины пламя. Обжигая пальцы, содрали с его тела остатки тлеющей одежды.

Игнатов, не отрывая рук от лица, пошатываясь, подошел к двери. Матросы помогли ему подняться по скоб-трапу на верхнюю палубу, довели до лазарета. Корабельный врач, и без того бледный от качки, увидев обожженного старшину, совсем побелел. Уложив на кушетку, стал смазывать его тело мазью. Руки врача дрожали.

Но старшина уже ничего не чувствовал.

Очнулся он от дикой боли. Ею было охвачено все тело. От нее сжималось сердце, спирало дыхание. Каждый вздох был мучением.

— Проснулся? — услышал старшина грубоватый голос. — А мы уже и не рассчитывали разбудить тебя.

Говорившего старшина не видел: голова, глаза были туго забинтованы.

— Вторые сутки кровь в тебя вливаем, лекарствами пичкали, а все мертвец мертвецом. Но раз теперь ожил — веселее дело пойдет.

Врач отошел в сторону и обратился к кому-то:

— Ну как себя чувствуете?

— Хорошо, доктор, — отозвался девичий голос.

— Дайте-ка пульс пощупаю. Э, хватит, голубушка. — И уже тоном приказа бросил — Прекратить переливание.

Степан почувствовал, как из руки его выдернули иглу, смазали ранку. И снова он провалился в гудящий, тяжелый мрак.

Врачи, медсестры и санитарки ни днем, ни ночью не отходили от его постели. Фармацевты изготовляли специальные мази с антибиотиками. Все тело больного было покрыто повязками, пропитанными этими мазями. И все же воспалительный процесс предупредить не удалось. Гной просачивался через марлю. Белье, подушки, матрац то и дело приходилось менять.

Больной был беспомощен. Он не мог двигать забинтованными руками, не мог повернуть головы. Пожилая санитарка, которую все звали тетей Мотрей, безотлучно находилась при нем. Кормила и поила с ложечки, с помощью своих товарок переодевала в сухое белье, перекладывала с мокрой постели на сухую.