Ладога

Беда не ходит в одиночку. Умер Чужак и потянул за собой надежную свою защиту – верных братьев-охотников и легконогого Бегуна… Вспомнилось вдруг, как боялся Бегун глубокой воды, и закрытые глаза его вспомнились, когда он пел… Один я остался… Упал в колючую осоку, не чувствуя боли, и завыл по-волчьи, потому что и мнил себя волком. Одиноким, злым, оставленным стаей. Беляна подошла сзади, ласково провела ладонями по голове. Раньше бы мне ее ласку, а сейчас и радости не почувствовал. Не осталось в сердце ничего, кроме мутной холодной воды. Нечем было радоваться…

– Может, выплыли где, неподалеку? – предположила она сипло. Хотелось верить, но не слышал я громких криков, не видел на берегу следов… – Пойдем… – Она попыталась приподнять меня.

Зачем идти? Куда? Есть ли теперь разница, где мне жить? Это место других не хуже.

– Пойдем. – Она попробовала еще раз и сама упала рядом, поняв, что не по силам ей такая тяжесть.

Я видел, как пришел вечер, как накатилась ночь со своими знакомыми шорохами, как Беляна неловкими руками ломала ветви орешника, сооружая что-то вроде настила, а потом легла на него, свернувшись калачиком. Я все видел, только шевелиться не мог. Умирал не телом – душой. Утекал в Мутную, к тем, кого она уже приютила.

А к рассвету поднялся. Пришли новые силы, только почему-то при взгляде на Беляну не трепетало больше сердце. И домой к родичам не хотелось. Зла не было, и боли не было. Ничего… Просто, коли выжил, значит, богам так было угодно, а кто я такой, чтобы с богами спорить? Буду жить, но для этого есть и пить нужно, а значит – двигаться… Под лежачий камень вода не течет.

Я пошел в единственное место, где мог на время остановиться, передохнуть и оправиться. К Неулыбе. Куда двинусь дальше, не знал да и задумываться не хотел. Беляна, увидев меня на ногах, радостно вскочила и озадаченно нахмурилась, заглянув в глаза. Я прошел мимо, и она, уразумев, что ждать не стану, торопливо натянула сушившиеся на ветвях мужские порты, в коих воевала, и побежала за мной. Что ж, хочет – пусть бежит.

Путь я не искал. Зверем стал бессловесным, и вело меня, словно зверя, – чутье. Вывело.

Неулыба стояла на пороге, будто ожидала, прислонив ладони к сморщенному лбу. Видела ли она в каком вещем сне наше поражение? Знала ли о беде? Верно, знала, потому что вопросов не задала, лишь молча посторонилась, впуская в избу. Налила в миску отвар, протянула:

– Выпей, полегчает на душе.

Я оттолкнул миску. К чему лечить то, чего уже нет?

– Зря ты так. – Неулыба положила заскорузлые пальцы на стол, закачалась, тряся седой головой. – Не всех река утянула. Василиса жива, это я точно знаю, а может, и твои тоже.

Старуха утешалась надеждой. Я бы тоже утешился, ведь жила же она еще где-то глубоко, в каменный сундучок упрятанная, но не желал до времени открывать тот сундучок. Знал, каково придется, коли не сбудется упование.

– Исковеркал твою жизнь ведун. – Неулыба все качалась, стол поскрипывал. – Небось, теперь ненавидишь его?

Я покачал головой. За что Чужака ненавидеть? Он нам зла не желал. Так и богов виноватить можно, а то и мать родную, что родила на этот жестокий свет.

– Хочешь его отыскать? – вновь спросила старуха.

Я улыбнулся и с удивлением почувствовал, как непривычно криво растягиваются губы, а внутри нет и тени веселья:

– Он умер.

– Кто сказал?

«А какая разница?» – хотел ответить, но Беляна опередила:

– Тот, которого на ладье везли.

– Кто он был? – дотошно выпытывала старуха.

– Не знаю. Верно, тать какой…

– Хитер Меслав. – Старуха наконец присела на полок. – Молодым таков был и к старости не поглупел. Знал, что у ведуна помощники были, вот и обманул всех. Ведуна порешил втихую, а ладью приманкой послал. Хитер…

Я устал слушать бессмысленное бормотание горбуньи и закрыл глаза. Сон пришел мгновенно, а вместе с ним – лица. Обеспокоенные, испуганные, знакомые. Они озирались, беззвучно звали кого-то, но этот кто-то не откликался, и беспокойства в глазах становилось все больше, а надежды все меньше. Я знал, кого они зовут. Меня. Меня не хватало на илистом мягком дне Мутной, где покоились мои родичи…

На другое утро, поддавшись просьбам Беляны, я собрался и отправился вниз по Мутной: искать – может, кто и впрямь выжил. А коли не выжил, так хоть тело выбросило на берег. Беляна не отставала от меня. Теперь я видел в ее глазах то, о чем раньше так мечтал. Она смотрела на меня с жалостью и любовью. Именно любовью. Конечно, Чужака ведь уже не было… Только и мне ее любовь уже не грела сердце.