Ладинец

– Вырос, – Елена слезу уронила. – Влас, ведь будто вчера у меня на руках сидел в одной рубашонке, а тут уже…

Ничего не ответил ей, обнял покрепче, повел к саням и усадил. Сам рядом устроился, накинул меховой полог и прикрыл Рябинку шубой своей. Она голову на грудь ему уронила, молчала, печалилась скорой разлукой. Власий то снёс, разумея, что горе свое нянькает опричь него и ждет утешения.

– Не печалься, Рябинка. Все своим порядком идет, – поцеловал теплый лоб, прижал головушку бедовую большой ладонью к сердцу. – Справный хозяин из Лавра вырастет, верь мне. Видала, как себя оборонял? Малой совсем, а разумеет. Не опасайся за него, он уж силу свою чует.

Она только вздохнула и до самого домка молчала. А Власий и не тревожил, знал, что поймет и примет. Однако своей рукой накрыл ее тонкую руку и не выпускал, согревал теплом и чуял ответное.

У домка остановились и разом засуетились, захлопотали. Скрипели двери, бегали ратные, собирали возки, носили тюки и узелочки. Власий отпустил от себя Елену не без труда, но смог как-то, скрепился. Ее увели женщины, скрылись в ложнице.

Пока новик Власов снимал с молодого боярина наряд венчальный, богатый, пока кафтан подавал простой, шубу накидывал волчью, Терентий прошелся по гридне, ухватил горшок с разведенным медком и плеснул себе щедро в кружку:

– Хорошо взвар делает Агашка, ничего не скажешь, – выпил, утёр усы, поглядел вослед уходящему новику. – Власий Захарыч, испробуешь? А ты, Пётр?

– Лей, сродник, не жалей, – хмыкнул дядька. – Власька, ехать надоть сторожко. По лесу тати гуляют. Чай, много тех, кто миру-то пошел опосля ляшских отрядов. Пограбили знатно, людей хлеба лишили, ироды.

– Ништо, доберетесь, – встрял Терентий. – Ратных-то с вами вона сколь. На такой отряд не наскочат, поостерегутся. Петруха, ты лук-то свой не оставь тут. Забыл или как?

– Ох, ты ж! – дядька выскочил за дверь скоренько, будто подстегнул кто.

– Вот что, боярин, хотел ране сказать, но порешил опосля венчания. Сундук Еленкин у тебя в Сомовке знаю, так пусть там и будет вовек. То приданое за боярышней. Моей казны достанет, чтоб хозяйство Зотовское поднять. Понял ли?

Власий только рот открыл и ничего боле не сказал. Подумал еще, что все идет так, как надо: сладилось все, сгладилось, будто наворожил кто удачи.

Дядька Пётр ввалился в гридню, пристроил оружие свое на виду, да цапнул кружку со стола. Глотал так сладко, что Власию м самому захотелось.

– Хороший взвар, прав ты, Терёха, – Пётр уселся на лавку, ноги вытянул. – Так ты жди нас со Светланой. Свезем молодых до Сомовки, добришко свое соберем и к вам. Не погонишь?

– Так уговорились ужо. Ждать станем с Лавром. Вместе веселее будет, да, сивоусый? – ехидничал, даром, что у самого борода сединой покрылась.

– Гляньте на него! – взвился дядька. – Сам уж хрыч старый, а все другим выговаривает. Ты смотри, как бы по дороге не рассыпаться! Уж сделай милость, довези себя до дома целиком, а не половинкой.

– Вона как!

Власий и не слушал боле, об чем там лаялись два поживших дядьки, на дверь смотрел и Елену ждал. А она и пришла, будто почуяла его нетерпеливость.

Дверь распахнулась, в гридню ступили Светлана с Олей, а на пороге осталась она, Рябинка: простой теплый зипун, сапожки меховые крепкие, на голове бабий плат, а поверх ладная шапочка. И такая красивая, что Власий замер дурень-дурнем, только и мог, что улыбаться широко и бездумно.

– Быстрая ты, Елена Ефимовна, – одобрил Пётр. – Ну что ж, трогаемся? – поднялся с лавки, перекрестился на иконку и шапку надел.

– Петруша, идем нето. Там возок притащили ратные. Узлы покидали, ждут, – Светлана, укутанная в теплый платок, улыбалась светло. – С Лаврушей проститься еще. Ты уж поспеши, голубчик.

Елена все смотрела на Власа, словно зачарованная, стояла неловко в двери, мешалась, но не двигалась. С того и у Власия ноги будто отнялись. Суета эта, хлопоты заполошные вроде как мимо шли, вроде как не с ним. Только глаза синие и держали: их видел, им радовался.

– Ну что встали? Идем нето! – понукал Терентий. – Лавр! Ты где там?

Пришлось идти. Шел по сеням, да слушал только шаги Рябинки за своей спиной, все удивлялся, что идет и не перечит. И это тоже счел чудом и удачей большой. Во дворе три возка: груженые, тяжелые. Ратные коней держат, а те вытанцовывают, в путь просятся.

– Обидишь сестрицу, так я тебе… – голос Лавра вернул в разум.

Власий обернулся на боярича, что стоял подбоченившись, сунув пальцы за опояску.

– То что? – Знал, что парнишонок сестру оберегает, но и помнил, что перед ним не простой какой, а сын боярский. Потому и ждал ответа не без интереса: сказал слово, так отвечай за него.

– Что, что… – проворчал Лавр, наново став похожим на сестрицу свою сварливую. – Вырасту поболе тебя, вот что. И меч себе справлю не меньше.

– Добро, – обрадовался правильным речам. – Ждать буду, Лавр Ефимыч. Расти. А за Елену не опасайся, сберегу, не обижу. Слово боярское.