Ладинец

Влас повертелся на лавке, скинул теплую шкуру и встал: воды испить, лицо горячее снежком утереть. Побродил по ратной избе, послушал хохот парнячий. Промеж всех выделялся особо Прохин: громкий, да с переливами. Хотел уж обругать за эдакий грохот, но себя сдержал, разумея, что валить с больной головы на здоровую бояричу невместно.

Прислонился к стене сеней, почуял под головой край не струганной доски, да так и стоял, пока дверь с улицы не распахнулась и на пороге не показалась баба-молодуха. Свежая с мороза, румяная, ядреная. Другим разом Власий и думать бы не стал, подарил бы бабу серебрушкой, да и приласкал жарко, а ныне все не так и все не то.

Муторно смотрел, как молодуха проскочила из сеней в бабий кут, да и затихла. А сам тяжко, словно дед, осел на крепкий старый сундук и молвил в пустоту темноватую:

– Все, присох… – голос прошелестел листвой опавшей. – Господи, не мне судить о замыслах твоих, но ответь мне, почто она? Сколь девок вокруг тихих, милых…

Замолк, а сердце, все одно, выстукивало: «Иной не надобно».

– Ведь едва терпит меня, как сладить с ней? Ты ее ко мне привел, ты и ответ дай.

В спину привычно ткнулся оберег Ладинец, а с того у Власия в голове и прояснилось.

– Ладно, поглядим еще, кто кого! – пригрозил пустым сеням. – А может еще само пройдет? Сжалится господь, освободит от маяты.

А сердце наново стучало: «Лучше дышать перестать, чем ее утратить».

Долгонько сидел Власий на сундуке, то спорил с собой, то соглашался, а уж когда обессилел, взошел в ложницу, да повалился на лавку тяжелым кулём. Снова вертелся и все до тех пор, пока в его закуток не залезли Проха с Ерохой и не принялись укладываться ночевать. Через малое время заснули оба, а вот Власий так и смотрел в потолок, так и вздыхал.

– Ероха, сколь еще-то сопеть будешь? Ночь-полночь, а тебе неймется, – Прохор зевнул сладко и уселся на лавке, шкуру откинул.

– Проша, ежели что послышалось тебе, так пойди и лоб перекрести. Сплю я, отлезь, – Ероха и не поднялся, всего лишь на другой бок перевернулся.

– Влас, ты что ли? – Проха повернул голову свою патлатую и смотрел на Власия.

– А если и я? – Власий муторно глянул на рыжего дружку, на огонек кривенькой свечки, а потом голову повесил и запустил обе пятерни в волосы.

– Эй, Власька, ты чего? – Проха подскочил и в мгновение ока оказался рядом с бояричем.

Ероха, все ж откинул теплый тулуп и уселся, глядя на дружков своих.

– Ничего, – Власий подорвался с лавки и принялся бродить по тесноватой ложнице от стены к стене. – Может, заболел. То в жар, то в холод. Будто проклял кто. Иль бесы убоялись святого места, покоя мне не дают. Лезут, окаянные, а мне одна маята.

Проха с Ерохой молчали, но Влас приметил, как подмигнули друг другу, а потом ощерились улыбками.

– Что лыбитесь? Рады, что бояричу лихо? Дружки называются.

– Знамо дело, бесы. Те самые, что в юбках ходят, подолом метут и той пылью нам глаза застят. Бес-то твой случаем не синеглазый, ась? – Ероха загоготал, вслед за ним Прошка, а Влас встал, словно по голове его треснули, да так сильно, аж до изумления.

– Ты что несешь? – голосом похолодел боярич, глазами и навовсе заледенел. – Язык свой уйми, во рту держи.

Ерофей мигом улыбку с лица смел, осерьезнел.

– Влас, не серчай. Думал, разговор-то шутейный. А тебя вона как…

– Как так? – Влас кулаки сжал, аж пальцами хрустнул.

– А так, – теперь уж и Проха болтать принялся. – Ты вон сам на себя непохожий стал. Утресь тебя увидал, да и не узнал. Ты ж не орешь никогда. Токмо, ежели в бою, но там-то по делу. А тут накинулся на дев… Ну, на Елену Ефимовну. Это что ж она такого сотворила, чтоб млявый Власий Сомов глотку драл?

Влас промолчал, но кивнул, мол, дальше давай.

– Проха хоть и дурень, но временами и на него находит разумение, – Ерофей поднялся и пошел к бояричу, положил руку на плечо. – Видать, наступила она тебе на сердце, Власка. Вот те и неймется. Ты ж у нас парень особый, инакий. Скучно тебе, когда все просто. А когда дюже трудно тебе и в радость. А боярышня Зотова, это тебе не Зойка Рябова, мельника дочь. Разумеешь?

Власий промолчал, снова голову опустил, вздохнул тяжко.

– Прав ты, Ероха, – не стал отпираться Власий. – Вот за каким лядом меня сюда понесло, а? Сидел бы в Сомово, горя не знал.

– Ага, сидел бы. Прям сиднем, – Проха хохотнул. – Ты много усидел-то, а?

Влас только головой покачал.

– И ведь сам же виноват. Кто меня за язык тянул, когда отпускал ее в скит? Сидела бы сейчас у меня в хоромах… – Влас словно думал вслух. – А теперь пойди, сковырни ее отсель. Обжилась, сама себе голова.

– А она-то что? Как? – Ероха тоже слегка приуныл, по всему было видно.

– А никак, Ерох. Никак.

Влас побродил еще сколько-то времени по тихой ложнице, пока Проха не высказал:

– А чего ее сковыривать? На плечо и айда до Сомовки. А что? Уж увозил так однова. Мы, когда за Лавром-то полезли в Зотово, я поглядывал. Пока Ероха тянул парня из окна, я и видел все. Ох и кричала дев…Ну, Елена Ефимовна.

Влас улыбнулся нехотя, а потом и вовсе рассмеялся. За ним, словно вздохнув, и оба приятеля захохотали.