Ладья света

— Это не ограбление? Сумочку не отдавать? — робко спросила та барышня, что была повыше и потоньше. Буслаев подумал, что каждая женщина втайне мечтает встретиться с пиратом.

— Пока не стоит. О сумочке будет сообщено дополнительно.

К нему уже бежали. Сунув спату под мышку, он протиснулся в тесную дверку теплоходного туалета. Когда полчаса спустя, после долгого стука, для отваги прихватив с собой охранявшего пристань полицейского, метрдотель отомкнул дверь своим ключом, в кабинке никого не было. Лишь на бачке чернела надпись маркером:

— Rideamus![2]

Мефодий еще не забыл латынь.

* * *

Из плавучего ресторана Мефодий перенесся прямиком на старое московское кладбище. Долго бродил между могилами, отыскивая плиту, на которой имя, отчество и фамилия начинались бы с одной буквы. Наконец подходящая плита нашлась — в кустарнике. Правда, буквы почти стерлись:

«Борис Брониславович Б…»

Меф мысленно попросил у лежащих под ним костей прощения и осторожно прилег.

Было холодно. Он спрятал руки в рукава свитера. Заснуть не удавалось. Мефодий лежал и смотрел в темнеющее небо. Первой вспыхнула, как всегда, Венера. Она висела в небе огромная, как сигнальная ракета. Мефодий думал о Дафне, об Арее, о матери с отцом. Мысли были скользящие, транзитные — такие же, как проносящиеся по небу сизые обрывистые тучи.

В кармане у Мефа дважды вздрогнул, точно постучал, телефон. Уверенный, что это Дафна или, скорее всего, мать, обожавшая трижды в день без вопросительного знака спрашивать «Как дела, мой любимый сын». Мефодий посмотрел на экран.

Номер, с которого пришло сообщение, был Буслаеву неизвестен. Чуть нахмурившись, он нажал на «открыть». Поползли черные строчки:

Гладя мертвых ежей на обочинах темных дорог,

Я глотаю пространство зрачками загубленных псов.

И щекой листопада припадаю к началу основ.

Заставляю в тоске свое мерзлое сердце стучать.

И хочу растопить этот черный слежавшийся лед!

И все. Никакой подписи.

После короткого колебания Мефодий перезвонил по номеру, с которого пришло сообщение. Долго не соединялось, затем роботизированный голос сообщил:

«Пожалуйста, перезвоните позднее! Номер заблокирован. Владелец телефонной компании застрелился. Абонент умер!»

Буслаев усмехнулся. Теперь он знал, от кого пришло сообщение.

Он представил, как где-то далеко по обочине пыльной автодороги, ведущей на восток, бредут уставшие Шилов, Прасковья и Зигя. В попутки их не сажают. Напротив, едва взглянув на широкую спину Зиги и на огромную черную птицу на плече у Шилова, водители неосознанно увеличивают скорость. Прасковья присаживается на корточки около ежей и собак, погибших под колесами, и долго смотрит на них. Зигя скулит и жалобно шмыгает носом, а хладнокровный Шилов кормит мертвыми кошками своего грифа. И опять они бредут по обочине бесконечной, уходящей в горизонт дороги.

Мефодий спрятал телефон. Почувствовав, что окончательно замерз, он встал и, чтобы хоть немного согреться, стал ходить вокруг могилы. Хочешь не хочешь, а на кладбище надо пробыть до утра.

Ветер разогнал тучи. На плиту упал лунный свет, заливший стершиеся буквы и точно наполнивший их изнутри. Фамилия у Бориса Брониславовича Б. была «Буслаев».

Мефу стало жутковато. Любят ребятки подпитывать суеверия! Он отжался сто раз, согревшись немного, прилег на плиту и закрыл глаза.

Глава 14 Четыре дамы

— Предположим, что я тебя умнее. Но если я вслух скажу, что я тебя умнее, то буду тебя глупее. Причем ощутимо глупее. Понял?

— Неа.

— Ну так абсолютно во всем! Если какой-то человек выше другого духом, но подумает на секунду, что выше его духом (только подумает! до слов даже не дойдет!), то станет ниже его духом. И жизнь ему быстро докажет, что так оно и есть.

Разговор Мефа и Эссиорха

Эссиорх сидел у детской кроватки и крутил в пальцах веревочку. Улита давно обнаружила у хранителя Прозрачных Сфер это замечательное качество. Он был самодостаточен и умел занимать себя сам. Обычно нуждающиеся в развлечениях люди от однообразия начинают маяться, шататься, скулить. Особенно, когда они настроились куда-то идти, а надо ждать.