Ладья Харона

Франсуа Понтрен, могильщик парижского кладбища Невинных, за тридцать лет работы предал земле 90107 тел. Кроме того, что он опускал в яму каждое тело и засыпал его землей, он еще вел скорбный список усопших, занося гусиным пером в свою регистрационную книгу имя каждого из них. Бывают такие тусклые жизни. Все имущество Франсуа Понтрена составляли лопата, маленький клочок земли, горшочек чернил, гусиное перо, нож и желтая регистрационная книга. Сам он умер в 1572 году, и нес его к могиле кто-то неизвестный, и вписал его имя в регистр тоже неведомо кто.

Глава LXXXIII Лилль

Я приехал в Лилль в четверг 10 октября 2002 года, к концу дня. Я вышел из здания вокзала. Небо было голубое. Стояла хорошая погода. Я зашагал по улице, к ее началу. Приоткрыл дверь церкви Святого Маврикия. Вошел, окунулся в тишину и полумрак. Посмотрел большие почерневшие картины, все одинаково неразличимые. Сел на скамью.

Молодая женщина в голубом нейлоновом фартуке ходила мимо меня, задувая алтарные свечи. Входя в боковые приделы, она гасила красноватые масляные лампадки.

В одном из таких приделов, ближе к выходу, несколько женщин всех возрастов читали вслух молитвы, перебирая четки, а потом приглушенно распевали их по очереди.

Внезапно в церковь шумно ворвалась группа молодых парней. Они начали с воплями бегать по церкви, поднимаясь даже на хоры и во все горло понося католического бога. Вошли они со стороны ворот Лилль-Фландрия. Они прыгали. Они хохотали. Они выкрикивали имя героя-мусульманина со Среднего Востока.

Литании Пресвятой Деве стихли. Старухи-молельщицы сбились в кучку.

Громкие крики слились в оглушительный хор, заполнивший весь неф. Он звучал все назойливей, все сильней мучил слух. Их было пятеро, этих подростков, и у каждого на плече или на спине висела школьная сумка.

Старик-священник в брюках открыл застекленную дверь исповедальни, в которой беседовал с прихожанином. Он прошел вперед, слегка пошатываясь, скользя по плитам в своих резиновых ботах с белой шерстяной подкладкой. Подойдя к мальчишкам, он коротко переговорил с ними, мягко и убедительно. Ему без труда удалось выпроводить разбушевавшихся хулиганов из церкви. Они вышли молча, но с заносчивым видом. Чем-то они походили на викингов, плывших вверх по течению Сены и Йонны на завоевание Парижа и Везле. Старый священник в шаркающих ботах загасил последние свечи. Знаком попросил меня встать. И запер за мной церковные двери. Я побрел по городу. Я больше не принадлежал ни к какому миру. Не знал, на что мне опереться. Долго блуждал я по темному Лиллю, хотя меня давно ждали в книжном магазине на улице Эскермуаз. Вот чем чревата свобода — абсолютной уязвимостью для человека. Если мы больше не зависим от чьей бы то ни было власти, то и не можем рассчитывать ни на чью помощь. Церкви стали единственными вместилищами пустоты, глубины, безмолвия и бездонной отрешенности для тех немногих атеистов, которые еще упрямо существовали в этом мире.

Глава LXXXIV Неаполитанский залив в 1552 году

В те времена берег Неаполитанского залива представлял собою руины, окруженные крепостными стенами. Неаполь был простой деревней. Несколько рыбаков забрасывали сети в воду. Крестьяне мотыжили туфовые поля.

Сцена происходит в 1552 году.

Брантом[164] перечисляет по именам, одно за другим, баркасы и галеры, что стоят в бухте, и называет имя прибывающего судна, которое пока еще идет по Тирренскому морю.

На причале ждут трое солдат в камзолах из пунцового бархата.

Брантом и капитан спускаются на берег по сходням.

Брантом и капитан садятся в рыдван, запряженный черными конями.

Глава LXXXV Семеро рыбаков

Семеро рыбаков, жителей Геркуланума, умерли в лодочном сарае, стоявшем на берегу, задохнувшись от ядовитых газов.

В 1661 году Пу-Сунлин[165] написал: Грамотей — это тот, кто ведет счет утопленникам. На одной стороне листа список пустых лодок. На другой — перечень людей, которые уже не сидят в них. Озеро — это Дунтин. Грамотей — Лю-и[166].

Всякий раз, как он указывал на какой-нибудь предмет, выяснялось, что тот никому не знаком. Он был подобен искателю, но не источников, а вещей, которые не имеют имени или не обладают узнаваемой формой.

Вдоль берега, на подходе к таможне порта Живе, выстроился караван из шести старых дырявых барж.

Квартира Фрейда[167] в Вене пустует. Остались лишь дверная дощечка доктора да вешалка (с кашне и зонтом). Комната ожидания пуста. Все другие комнаты голы и пусты. Здесь некогда располагалось бюро национал-социалистической партии. Внизу, под пустой квартирой Фрейда, проживает торговец лодками и баркасами.

В витрине дома № 19 по Бергассе 16 ноября 2003 года были выставлены: большая белая лодка, темно-зеленое пластмассовое каноэ-тройка, водяной велосипед, а в самой глубине магазина — красивая деревянная плоскодонка, покрытая синим лаком.

Глава LXXXVI Ладья Харона