Ладья Харона

Монсеньор Аллу, ставши епископом Mo, повелел разыскать могилу самого знаменитого из своих предшественников. Ее нашли. Извлекли саркофаг из-под алтаря. Вскрыли его 14 ноября 1854 года. Главный викарий епархии, а звали его аббат Жосс, составил письменный протокол о состоянии, в котором доктор Узло нашел голову Боссюэ, лежавшего в свинцовом гробу длиною 1 метр 78 сантиметров. После чего монсеньор Аллу попросил господина Майо, художника, запечатлеть на бумаге голову Боссюэ, Автора «Рассуждения о Всемирной истории», когда подняли саван, ее окутывающий. Главный викарий записал: «Будучи весьма взволнован видом своей натуры, Художник делал зарисовки дрожащею рукой». Затем литограф Эдмон Морен изготовил гравюру с рисунка Шарля Майо. Аббат Жосс сравнил голову мертвеца с рисунком и с гравюрой. И записал: «Рот широко раскрыт, язык высох, равно как и глазные яблоки, и прах этих последних, смешанный с остатками век, заполняет глазницы. Рисунок господина Майо куда сильнее, нежели гравюра господина Морена, передает это пугающее впечатление, особенно выделяя уста покойного, некогда столь красноречивые, а в смерти широко разверстые навстречу потустороннему миру».

Глава XLII Январь

Наступающая смерть вовсе не заслуживает того, чтобы от нее бежали, как на том настаивает нелепая, обманчиво-оптимистическая мораль людей Нового времени. У смерти есть свой сезон, и он не более отвратителен, чем все другие. Когда наступает сезон смерти — мы именуем его зимой, — нередко случается, что небо вновь сияет пронзительной голубизной.

Земля трещит под ногами.

Лужа никогда не бывает такой чистой, как в зимнее время.

Листья исчезают.

Цветы, птицы, люди, имена — все исчезает.

И вокруг становится так светло.

Зима настолько подобна смерти, что нам захотелось смерти зимы.

Богиню по имени Зима обрекали на смерть по истечении трех сумрачных, голодных месяцев.

Бахус — это «Январь».

Тот, кого в Греции называли Dionysos Nuktipolos (Дионис, ночной бог), в Риме получил имя «Бахуса, блуждающего в долгой зимней тьме». Дадофор — Бог факелов и пещер. Ночной Охотник преображается в коня, бесхвостого и безголового, который сбрасывает наземь всякого, кто хочет сесть на него. Именно так он оборачивается против себя самого, становясь охотником, на которого охотятся. Становясь вместе пожирателем и пожираемым. Греческое имя Dionysos Anthroporraistès означает: Бахус-пожиратель людей, а Zagreus (Загрей) — о mégalos agreuôn — переводится как «великий охотник». Это хищник и, одновременно, его добыча.

Пожиратель сырого мяса — ômèstès — пес Цербер лижет ноги-копыта этого Загрея, сына Гадеса.

Все волки, все собаки почитают этого святого Николая с конопляной бородой и палицей в руке, словно он их хозяин.

Бахус — сторож ада, и его убивают в конце зимы. Вместе с ним убивают и старый год. Его разрывают живьем. И он возрождается младенцем.

Именно так смерть ставит новый предел в каждом новом году, в начале каждого нарождающегося года, в естественном пространстве земного человеческого существования.

Единицей измерения человеческой жизни стал год.

Позже время стало ассоциироваться на Западе с понятием конца.

Но время, осмыслением которого занят этот огромный мир — несоизмеримый с отдельным человеком, — это время гораздо динамичнее и стремительнее вблизи точки начала отсчета. Это исходный пункт. Это весна в царстве зимы. Это зарождение, затем появление на свет в новом мире, который обжигает, как зимняя стужа, и держит в своей пасти мертвой хваткой. Такое время и в самой жизни ищет смерть. В самом primum tempus[74] весны кроется начало, сулящее нам конец, пугающее нас концом, толкающее порой стремиться к концу, дабы скорее покончить с жизнью.

* * *

Мы с трудом заставляем себя обратить взгляд на лицо того, кому больше не суждено встать. Эти широко раскрытые глаза уже не смотрят на нас. Эти уста уже никогда не ответят. Смерть — конец движения, конец проявлений чувств, конец речи, конец взгляда.

Меркнет свет нежности.

Это окончательный уход без надежды на возвращение, как нет ее при рождении, при первом крике младенца.

Окончательный уход, подобный наслаждению с его странным тоскливым стоном.

Смерть других включает механизм нашего рождения, следующего за внезапной судорогой тела, в котором мы обитали.

И вот уже в другой раз — который не уступает любому «прошлому разу», — наше тело вынуждено признать существование предыдущего тела, ставшего для нас чужим.

* * *

Смерть подобна речи. Смерть — это машина, стирающая из памяти людской обстоятельства появления на свет. Смерть, как и язык, приносит с собою невидимое. Более того, смерть несет в себе непредсказуемость. Nescitis diem neque horam (нам неведом ни день, ни час). Понятие смерти и есть время в идеальном его выражении. Человек по своей сокровенной сути — всего лишь время, отвечающее на зов языка.

* * *

Свадебное торжество состоялось, поскольку наши тела появились на свет божий. Двери спальни затворены. Он сказал: