И было много утиного помета, который нужно было осторожно обходить, чтобы ноги в резиновых ботах не поехали по скользкой грязи. Он устал. У него даже лицо покраснело от усилий. И трудно было долго держать мотыгу. Ему с грехом пополам удавалось вонзить ее в землю и нажать на рукоятку, но выворотить и поднять тяжелый пласт он уже не мог — рот тотчас наполнялся свежей кровью. И губы сразу становились багряными, как полевой шпат в арденнских лесах или старинная гемма, погруженная в воду. Это был не человек. Это был клоун. Он вытаскивал носовой платок. Вытирал покрасневшие губы и нос. И шел к реке — передохнуть, присесть на низенькую холодную каменную изгородь над черными лодками. Он сидел и смотрел на бесконечно текущую воду. Вода увлажняла низ его штанов и постепенно добиралась до ягодиц. Тогда он шел обратно. Разводил костер. Читал. И так вот, читая и слегка покашливая, однажды умер. Спустившись в царство теней, он случайно наткнулся на Ариосто [157], которого хорошо знал и был счастлив увидеть снова. Он взял его за руку. И спросил:
— А где же Тассо [158]?
Тогда Ариосто привел его к Тассо. Он взял его за руку. Сжал его руку. И сказал:
— Я хотел бы увидеть Армиду.
Но сначала Тассо проводил его к Джамбаттисте Люлли [159], а уж тот повел его к Армиде. Однако, едва завидев его, она отвернулась. Потом быстро взглянула на него через плечо и знаком велела следовать за ней. Он пошел следом. Она шла торопливо. Внезапно Армида споткнулась о чей-то труп. И тотчас искромсала его на части. Затем прикрыла останки доспехами Рено. Тем самым она засвидетельствовала его смерть. Сделав это, она спустилась на берег Оронта. Там была привязана черно-красная лодка, мягко касавшаяся берега при всплеске каждой волны. Она сказала ему:
— Теперь вы поймете, что я должна забыть мертвеца, которого искромсала на части.
В густой траве пестрело около десятка цветов, один прекрасней другого. Она прошла через луг. Приблизилась к воде. Встала на одно колено. Наклонилась. Вгляделась в свое отражение. И в мечтательном забытьи повторяла, не слыша самое себя:
— Я должна забыть этого мертвеца, которого любила когда-то. Лицо, отраженное в этой быстротекущей воде, это лицо женщины. Но что может быть прекрасней тела мужчины, живущего в тот миг, когда он желает ее?
По правде говоря, богини больше любят края, нежели приключения, больше любят приключения, нежели любовные объятия, больше любят любовные объятия, нежели мужчин.
Глава LXXVII
На рынке у ворот Сент-Уан он нашел в картонной коробке фотографию. Схватив ее, он стал испуганно разглядывать ее. В туалетной комнате с двумя застекленными перегородками в «стиле модерн», прилегавшей к спальне на третьем этаже дома д’Ансени, перед черным лакированным комодом стояла женщина, смотревшая на себя в тусклое зеркало. Это была моя двоюродная прапрабабка под руку с Морисом Роллинй. Надпись на обороте снимка, его подлинность не вызывали сомнений. Я хранил в Сансе, в доме на берегу Йонны, копию брачного свидетельства. Продавцу я дал маленькую серую купюру в пять евро.
И вот я ставлю фотографию на каминную полку, сунув ее край за гипсовую рамку старинного зеркала.
Темные зеркала.
Квадратики оконных стекол в ночном мраке подобны темным зеркалам.
Мы тоже больше не несем особо густых теней, когда наступает ночь.
Я выдвинул до конца ящик, ради которого приехал. Уселся. Поставил его себе на колени. И стал читать письма. Все похищается. Все продается.
И неизвестно, в чем скрыта жизнь.
Моцарт вложил свою жизнь в маленькую канарейку, о которой Марианна заботилась в Зальцбурге, которую кормила до самого конца.
Пушкин вложил свою жизнь в попугая [160].
Бидараси — в золотую рыбку.
А мы — мы сидели в укромном домике, перед зеркалом, висевшим на ржавой железной цепи. Зеркало висело наклонно над чугунной печуркой фирмы «Годен». А потом отражения покинули зеркало; душа покинула уста.
Глава LXXVIII
В 1838 году Эмили записала по-английски в своем блокноте: «Бронте на греческом означает „буря“».
В 888 году в Японии дочь губернатора провинции Исе была назначена фрейлиной императрицы Онси.
Дочь губернатора провинции Исе очень скоро стала близкой подругой императрицы. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она влюбилась в принца Накахи-ру. Любовь эта была взаимной, и о ней тотчас же все узнали, так трудно было ее скрыть.
Стоило этим двум увидеть друг друга, как лица их озаряло сияние.
Однажды зимним днем, стоя перед жаровней, она спрятала лицо в ладонях и прошептала:
— Я вас люблю.
В первый день весны она сказала принцу:
— Я чувствую в себе ваш член как бурный поток.
Однажды летним днем она ему сказала:
— Мне кажется, глубина моего сердца гораздо темнее, чем листва деревьев вокруг нас.
Однако принц Накахира согласился связать себя браком с девушкой из другой семьи, гораздо более влиятельной, нежели семья губернатора Исе. Он пришел к дочери губернатора провинции Исе. И порвал с ней.