Ладейная кукла

Стидзинь привалился спиной к переборке, за которой спал радист, пригладил усики, и большими, несколько печальными глазами уставился в серую бесконечность в надежде, не покажутся ли там огни встречного судна. Острое приключение в этой однообразной жизни было бы очень кстати. Ну почему бы, скажем, какому-нибудь подслеповатому суденышку эдак легонько не боднуть в бок их «Гаршу»? Разумеется, легонько, чтобы она могла своим ходом дойти до порта и стать на ремонт. Да, это было бы стоящее приключение, он хранил бы его в заветном уголке памяти, извлекая на свет только для достойных слушателей.

Была вахта старшего помощника капитана. Старпом взглянул на мерцающий зеленоватым диск локатора и, убедившись, что на ближайших пяти милях нет никаких препятствий, приник к эхолоту, экран которого как раз начал искриться, как костер, в который подбросили сухих дров. Шла сельдь. Роберт Цинис не отличался высоким ростом, зато был проворным и выносливым, он принадлежал к разряду штурманов, кому некое шестое чувство точнее всяких приборов подсказывает, где есть рыба. «Маленький да удаленький», добродушно подсмеивались над ним. На самом деле никакой такой особой удали он не проявил. Вот уже который год все еще ходил в старших помощниках; его сокурсники по мореходному училищу кто командовал средним морозильным траулером, а кто и того больше — утвердился на капитанском мостике большого морозильного траулера, только он по-прежнему вдыхал пары кислых щей в двухместной каюте напротив камбуза.

А как было бы хорошо самому командовать судном! Только, увы, получить нашивки капитана Цинису всегда мешало нечто. Порой казалось, вот она, удача, но в самый последний момент сущий пустяк, какая-нибудь досадная мелочь оказывались на его пути к заветной цели.

Разве плохо он вел лов? С тех пор как капитан «Гарши» слег с воспалением аппендикса и теперь, уже прооперированный, покачивался на лазаретной койке базового судна, уловы на траулере почти удвоились. Что ни говори, а на рыбу у Циниса был нюх.

Вот и сейчас он, пожалуй, единственный чуть отделился от экспедиции и забрел в этот квадрат, где под легкий вест они уже вытянули не один трал сельди.

По радиотелефону было слышно, как идут дела на других судах. Кто поднял тонну скумбрии, кто две, а большинство в первом тралении только зря снасти мочили. Зато на «Гарше» палуба полна была жирной сельди, каждая рыбина блестела, как круп хорошо ухоженного жеребца.

На горизонте показался краешек солнца, и Цинис вышел на крыло мостика оглядеть окрестности. Едва приметно темнели силуэты судов, среди которых, подобно горе, высился корпус базового корабля, тускло отражавшего утренние лучи. Полной грудью вдохнув прохладного воздуха, Цинис вернулся в рулевую рубку. Экран эхолота в этот момент засветился, будто по нему рассыпались огни праздничного салюта. Значит, «Гарша» опять наткнулась на косяк рыбы.

— Поднимаем! — приоткрыв дверь рубки, крикнул старпом.

На палубе несколько матросов сортировали и солили рыбу. Сверху они в своих желтых проолифенных куртках походили на диковинных животных. Рыбаки, как по команде, подняли головы, и стали видны их заросшие лица, которых со дня выхода из порта не касалась бритва. Желтые фигуры зашевелились и разошлись по своим местам на поднятие трала. Заскрипела лебедка, наматывая на катушку идущий из пучины стальной трос.

Мастер по обработке рыбы Пелекс с двумя матросами продолжали проворно заполнять бочки, потому что солнце начинало пригревать, и с обработкой улова надо было поторопиться.

Пелекс — мужчина плотного сложения, лет пятидесяти с лишним. За долгую жизнь, в которой хватало и радостей и забот, волосы на его голове сильно поредели, зато пышно разрослась борода, отчего на лице особенно выделялись лоб да спокойные, чуть грустные глаза. Пелекса постоянно мучили боли в пояснице и в суставах, трижды оставлял он в правлении рыболовецкого колхоза заявление с просьбой списать его с судна и перевести на более легкую работу, и трижды председатель колхоза уговаривал его еще разок, «последний», сходить в рейс, потому что Пелекс знал свое дело, и на него можно было положиться.

— Перекур! — скомандовал мастер и, откатив очередную наполненную бочку, стал снимать шершавые брезентовые рукавицы. Тыльной стороной ладони он смахнул с бровей прилипшие крупинки соли и, присев, стал шарить под курткой, нащупывая во внутреннем кармане сигареты.

Младший матрос Абеленс, цветущего здоровья парень, подававший рыбу с сортировального стола на засолку, только и ждал этого момента. Не снимая рукавиц, он повалился на брезент, покрывавший люк трюма, вытянулся на нем и уставился в небо воспаленными от усталости и недосыпания глазами.