Лада все сладит (СИ)

Я шла по замку, намереваясь выудить своего супруга из лаборатории и заставить его поесть, когда услышала какой-то странный звук. Раздавался он из-за двери одной из наших служанок и больше всего напоминал приглушенный болезненный крик. Разумеется, я немедленно забыла обо всех своих планах и распахнула дверь.

Открывшаяся мне картина была более чем ужасна. На кровати лежала Хельна, наша служанка и ее округлившийся живот недвусмысленно показывал мне, что происходит тут процесс родов. Так вот почему девушка так старалась не попадаться мне на глаза последнее время! Беременность скрывала!

Рядом с ней с перекошенным от ужаса лицом стоял наш дворецкий Макар и крепко держал ее за руку, а его супруга Гудред суетилась вокруг, причитая и заламывая руки.

— Так. И что это тут происходит?

На миг воцарилась тишина. После чего роженица издала заполошный вскрик и попыталась прикрыть живот руками.

Я нахмурилась и захлопнула за собой дверь. Для разговоров еще будет время. Так, что тут у нас?

Возилась я долго. Собственно, на той стадии родового процесса, на которой я присоединилась к честной компании, все должно было уже заканчиваться, но с этими горе-акушерами, оно закончилось бы фатально и для ребенка и для матери. А так ничего, родила вполне здорового пацаненка. Я отдала вопящего младенца Гудред и устало уселась на лавку.

— Ну, и кто мне объяснит, почему я должна узнавать о таких событиях случайно?

Хельна заплакала. Гудред тоже как-то подозрительно всхлипнула и прижала ребенка к себе, будто пытаясь защитить от неведомой опасности.

— Чего ты его тискаешь? Помыла? Теперь пеленай и отдай счастливой матери. И чего вы на меня смотрите, как солдат на вошь?

— Госпожа, — голосок роженицы был тихий, в нем сквозило отчаяние, — госпожа, позвольте мне оставить этого ребенка себе…

Я слегка опешила от такого разворота событий. Так вот почему они скрывали от меня беременность служанки! Они думали, что я… кстати, а что именно, я по их мнению, должна с ним проделать?

— А куда еще его девать? Конечно, оставляй.

Женщина посмотрела на меня сперва недоверчиво, но потом лицо ее приняло счастливое выражение, и она разрыдалась, прижимая к груди свое дитя.

А я вдруг засомневалась в своем решении. Вообще-то темный мог и не любить детей, а я тут распоряжаюсь. Хотя… пусть привыкает, у него ведь и свои появятся рано или поздно!

— Макар, идем-ка со мной. А ты, Гудред, прибери тут все, пожалуйста, Хельне нужно поспать.

И, не слушая их причитаний и благодарностей, я выскочила за дверь в сопровождении пожилого дворецкого. Блин, и надо же выдумать более неподходящую должность для этого деревенского деда!

Оказавшись в коридоре, и отойдя на расстояние, достаточное для того, чтобы исключить всякую возможность подслушивания, я обернулась к своему спутнику.

— Скажи-ка мне, чего вы боялись?

— Да, пустое, госпожа, бабьи страхи.

— Из за бабьих страхов такого не случается. Говори! — Мой голос зазвенел сталью, подхваченной у супруга.

— Дак чего боялись… боялись, что вы, госпожа, дитенка у Хельны отнимите.

— Это я поняла. Но зачем?

— Дык, известное дело зачем, в зелье каком сварить. Господа маги так всегда делали.

Я замерла, забыв как дышать. Боги! Дан!

— И Дан? — голос мой сорвался.

— Нет, госпожа. Молодой князь никогда ничего подобного не делал. Он вообще дворню не замечает, ходит, будто и нет нас. Да только хорошо это. Пусть уж лучше не замечает. А то… мне-то что, с меня взять нечего. А вот Хельна страху натерпелась, когда он ее себе в служанки взял.

— Почему? Тоже боялась, что он ее в зелье сварит? — Я понимала всю глупость своего вопроса, но должна была услышать ответ на него.

— Нет, госпожа. Боялась, что спать с ним придется. Она ж сюда совсем молоденькой попала.

— И как? Пришлось?

— Нет. Как батюшка князя умер, так он, почитай, ни одной девицы и не трогал…

— А, — у меня закружилась голова, и я оперлась рукой о стену, — а до того?

— До того? А как же! Батюшка его строго следил, чтобы сын его рос настоящим мужчиной. Да что с вами, госпожа? Никак плохо?

Мне не было плохо. Мне было противно. Омерзительно. Мне хотелось завыть во весь голос и забиться в истерике. Но я только поблагодарила слугу и отправилась в спальню. Нашу спальню. И единственной мыслью моей было, та ли это кровать, на которой мой супруг насиловал деревенских девиц или другая?

— Другая. Ту я сжег сразу же, как умер мой отец.

Дан стоял на пороге, будто не решаясь войти. Я протянула к нему руки. Он остался стоять, будто не понимая, чего я от него хочу. Тогда я сама шагнула к нему, прижалась всем телом, дрожа, будто от холода.

— Дан. Дан, — это было все, что я могла выговорить.

Он будто очнулся, отвел меня к кровати, усадил к себе на колени, обнял, прижал к груди.

— Тихо, девочка. Тихо. Я тебя не обижу, слышишь? Никогда.

— Да разве в том дело? Дан, как же ты… как же ты жил тут?

Я разрыдалась, разрываемая на куски болью и отчаянием, а он только прижал меня покрепче, давая выплакаться, и ничего не говорил, до тех самых пор, пока я не успокоилась и не обмякла в его руках.