Лабиринты судьбы

Я обнимаю руками его шею. Я тянусь к нему, мне хочется врасти в него, врасти и стать им, как только что я была Вселенной. Я хочу, чтобы он стал мной. Я хочу, чтоб мы были единым целым, заполняющим собой бесконечность и истекающим в ничто.

Мои губы встречаются с губами Киры, из моего горла вырывается сдавленный стон. Я слышу стон со стороны, и он еще больше сводит меня с ума.

— Кирочка. Я хочу тебя. Хочу тебя, сладкий мой. Мой родненький… Никому тебя не отдам! Никому, никогда.

— Маленькая моя, не уйду я, Чучелиндушко.

Кира целует мое лицо, покусывает ушко. Он шепчет мне сказочные слова и… отстраняется.

Но даже если бы я и хотела, все равно не смогла бы противиться нахлынувшему желанию. Жаркое дыхание Киры, его объятия, язык его, вводящий меня в безумие своей живостью, — страстной мукой переполняют меня.

— Чучелиндушко! Сладкая моя ягодка… Нельзя нам… Ну нельзя.

Он напрягся. Замолчал и, уже не справляясь с собой, обхватил мои бедра и медленными, почти неощутимыми толчками проник в меня.

Слабый отзвук неявной боли возник где-то там, в низу живота, и тут же растаял, растворяясь в неописуемом блаженстве, граничащем с сумасшествием.

Сон вырвался и воплотился в яви, а затем тело мое вдруг как-то обмякло и обрело вполне овеществленные формы. Стало стыдно и больно, но Кира шептал:

— Маленькая моя, счастье мое, перышко невесомое.

Звук его шепота успокоил, утешил, и безмерная радость наполнила мою душу.

Утро ворвалось вместе с пронзительным телефонным звонком. Последние пушинки сна сорвало истошным воплем из телефонной трубки:

— Что але? Алекает еще тут! Сучка дворовая! Я вам устрою райскую жизнь. Ишь обнаглела, как у себя! Алекает еще! Выметайся оттуда, стер… — Прерывистый зуммер поставил многообещающее многоточие.

Кира уже стоял за спиной, и, когда наши взгляды пересеклись в зеркале, я с изумленным недоумением обнаружила, что Кире страшно. Всего лишь мгновение длилось это его состояние, он тут же взял себя в руки, но как-то неестественно и почему-то шепотом произнес:

— Повесь трубку.

— Что? — тупо спросила я.

— Что — «что»? — не понял Кира. — Трубочку повесь, слышишь: «ту-ту-ту».

И я действительно услышала «ту-ту-ту» и опустила трубку на рычаг.

— Дура какая-то. Истеричка, — пожала я плечами. — Хоть бы спросила у меня, кто я. Попала не туда и орет. «Алекает еще», — передразнила я противным голосом.

Я пошла в ванную и уже оттуда крикнула:

— А ты чего испугался? Вскочил. Спи, рано еще.

— Ирочка, нам нужно уехать на время.

— Это еще зачем?

Я промокнула лицо махровым полотенцем, и тут меня осенило.

— Кир, кто это?

— Жена, — не сразу ответил он и отвел взгляд.

— То есть?

— Ну что то есть? Жена это.

— Какая?

— Обыкновенная.

— Кира, может, я чего-то не понимаю? Может, я дура набитая… Но мне кажется, если есть жена, то хоть как-то она должна обнаруживать свое наличие. Ну, с работы приходить, обеды готовить, носки стирать, что ли… Да и все время вместе — и днем, и ночью. Полгода считай. И никого не было. А тут на тебе — жена. Кто это, Кир?

— Же-на, — тихо, но очень отчетливо произнес Кирилл.

— Понимаю… Же-на… А я кто?

— Ты? — Он глянул мне в глаза, взял за плечи и притянул к себе. — Ты лю-би-мая. Ирочка, я давно хотел сказать тебе. Но все как-то не до того было. Ну что ты? Не плачь, маленькая моя. Мы придумаем что-нибудь. Дай только время.

— Время? Сколько тебе нужно времени? Час? Два? Год? Я не плачу! Слышишь, я спокойна! Я — спокойна! Как никогда. Как дуб. Нет, как Китайская стена! Поговорка есть такая, знаешь: жена — не стена… А я — стена! — выкрикнула я на одном дыхании, и слезы хлынули из моих глаз.

Я никак не могла взять в толк, почему же это случилось. Почему, если она жена, то я — любимая, а если я любимая, то почему эта визгливая истеричка — жена. То есть нет, чисто теоретически, умозрительно, если не относить это ко мне, а словно бы существуют иные я и она, я бы смогла все объяснить. Но вот так…

— Ты же умненькая, Ирочка. Я по дороге все объясню, давай собирайся. Мы сейчас быстренько оденемся и по дороге…

— Куда?

— К приятелю моему, Валерке. Позавтракаем там.

Странные дела творятся порой с людьми. Там, где, казалось бы, так очевидны ложь и предательство, где следовало бы стремглав бежать прочь, вдруг зашкаливает что-то в мозгу. Вот и здесь, мне показалось, что все на своих местах, все утрясется, вопреки сюжетным коллизиям откроются радужные перспективы, и погружусь я в сказочное великолепие хеппи-энда.

— Что невесела, нос повесила? Ириш, так надо. Ты поживешь у Валеры. Он славный. Он тебя не обидит. Да и недолго это… Хельга снова укатит в Данию присматривать за детьми своего братца. Вот увидишь, я разведусь с ней. Да она теперь сама на развод подаст…

— А ты, почему ты не подашь? Почему — она?

— Ну что я? Ну что я?! У нас же ребенок. У матери он… Она то есть. Дочка… Да и люди. Что скажут? Старый хрен, дите бросил ради…

— Ради кого? Договаривай!

— Ну не я же, не я — люди. Ты же понимаешь. На чужой роток… А я? Я буду выглядеть подлецом. Понимаешь?

— Да что ты все: понимаешь, понимаешь. Заладил! Понимаю. Только вот почему — выглядеть?