Лабиринты любви

— Я всегда плачу по счетам, — с вызовом заявила она, однако явно почувствовала, что угрозы нет, и втянулась в разговор. — Это самое трудное в жизни, но в данном случае легко выяснить.

Успех требовал развития, и я окликнул Гиниша, который, как всегда, целеустремленно куда-то несся:

— Гиниш, разреши наш спор. Ваша гостья утверждает, что всегда платит по счетам, а я сомневаюсь.

— Гоша, дружище, в нашем заведении все споры решаются легко. В каком баре вы пили? Константин, вот я вытряхиваю все сегодняшние чеки на стойку, найди счет этой девушки и будь очень внимателен, не ошибись. А тебе, Гоша, чтобы не было сомнений, выбиваю чек сам, на два мартини уже по утреннему тарифу. Вы какой предпочитаете, белый или красный? — Его реакция была, как всегда, мгновенной и точной, а обслуживание — комплексным. Эти-то качества и сделали его одним из самых преуспевающих клубменов Москвы.

Не успела Эля ответить, как хитрый лис уже смылся, оставив мне твердую почву под ногами в виде кучи чеков, которые стал меланхолически перебирать бармен Костик, и громыхающих кубиков льда в стаканах с мутным мартини.

Глыба помахал мне и ушел. Потом я ее провожал. Где-то в переулках она попросила: «Дальше не надо». Я ответил: «Хочу увидеть тебя уже не случайно», — и назначил ей встречу у «Художественного», моего излюбленного места для свиданий, которое предоставляло большой выбор: чтение стихов в тихих арбатских переулках для возвышенно-романтических подруг, скамейки бульваров — для темпераментных девиц, кабаки Калининского — для веселых компаний. Темный, пыльный зал «Художественного» идеально подходил для первого свидания, позволяя осознать, нужны ли следующие. Что-что, а выбор у меня тогда был и терять время на не интересные для меня отношения не хотелось.

Первого же похода с Элей в кино было достаточно, чтобы понять, что нас тянет друг к другу и мы можем полностью отключаться, просто касаясь друг друга. Мне хотелось добиться ее, поэтому я ушел, поцеловав руку, не взяв ее телефона и не назначив следующего свидания. Это было мое ноу-хау в обольщении девиц, которым я тогда очень гордился и которое неукоснительно применял на практике. Механизм его был прост. Если я не нравился девушке, то первое свидание становилось последним, а если нравился, мое исчезновение только разжигало искру первого интереса и женского любопытства, что действовало лучше всяких цветов и телефонных звонков. Мое отсутствие приближало ее ко мне быстрее долгих ухаживаний. Неделя — стандартный срок, после которого я начинал искать встречи, обычно появляясь там, где мы увиделись в первый раз, прошла в делах, изнурительных тренировках и эротических снах. Везде — в толпе, в полумраке подъезда, в окне автобуса мне мерещилась ее рыжая головка, красивые, чуть приоткрытые губы и синие глаза под пушистыми светлыми ресницами. Когда я снова появился в «Джаз-кафе», ее там не оказалось, но зоркий Костик шепнул, что она заходила на днях. Когда я наконец увидел ее в толпе танцующих, мне это показалось привычным видением.

Эля была очень хорошенькой, очень чувственной и неутомимой. Но совершенно искренне удивлялась моим комплиментам и скупо отвечала на мои расспросы о ней. Я узнал немногое: мать умерла год назад, живет с отцом, учится в педучилище. В остальном она была необыкновенно свободна: с удовольствием занималась любовью и не скрывала этого, не боялась залететь, не боялась, что кто-то нас увидит, не боялась оставаться у меня на ночь. Я тогда жил с мамой и отчимом, моя комната была проходной, кровать загораживалась ширмой. Однажды от наших буйств ширма упала, разбудила отчима, и он пошел на кухню. Когда вошел в мою комнату, Элька спросила его, сидя на мне и мягко колыхая высокими грудками в такт толчкам: «А почему вы не стучитесь, когда входите?» Тон, которым она это произнесла, был настолько невинно-оскорбительнным, что у отчима от изумления запотели очки.

Эля забирала, втягивала, всасывала всю мою страсть, и я стал неприкасаемым. Никто из моих прежних подружек не мог расстегнуть на мне штаны, хотя раньше они редко застегивались, и даже пошел слух, что у меня в лучшем случае триппер, а в худшем… Но я просто никого не хотел, кроме этого рыжего чертенка…

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Киса, открой, — Гоша отряхнул снег, тающий на плечах и рукавах куртки.

— У тебя не в порядке часы. У меня еще есть пятнадцать минут, — открыв дверь, она спряталась за ней.

— Хорошо, что ты еще не одета, — заявил он, входя в прихожую.

— Мы не идем? — по ее интонации трудно было понять, вопрос это или утверждение.

— Да нет, быстрее раздевайся, — он привлек ее к себе и начал целовать грудь.

— А ты что, не будешь? — В ее голосе было больше недоумения, чем страсти.

— Долго, — он потянул брючный ремень.

— Хоть куртку сними, что за африканские страсти такие. Тобой вешалку свалишь. Ой, что-то царапает… Зонтик. Дай, я хоть телефон сниму с тумбочки, сумасшедший…

Они роняли и крушили все в маленькой прихожей, пока не приобрели некоторой устойчивости.