Лабиринты любви

Вернулся я к себе в комнату злой ужасно, ругал себя страшно, что связался с этой стервой. «Сдались мне эти опытные, на них пробы ставить негде! Надо было кого попроще, понезаметнее выбирать, пострашнее. Ей бы лестно было внимание начальника, она бы дорожила хорошим отношением. А эта может только мужиков менять, больше ничего не умеет. Теперь небось эта парочка растрезвонит обо всем. Оба бессовестные, им чужое доброе имя запятнать ничего не стоит. Как же я так промахнулся?» — эти мысли не давали мне спать всю ночь. К утру твердо решил служебные романы больше никогда не заводить. С Верой я больше не разговаривал, с Борисенко держался строго-официально, но настроение было пакостное, все мне казалось, что народ на меня поглядывает да иронически улыбается. Во всем мне слышались намеки и я придирался ко всему подряд, что рабочую обстановку не улучшало. Начались накладки, одна за другой. Короче, смена та вышла нервная и тяжелая.

Вернулся я на взводе, Эли дома не было. Явилась только на следующий вечер, видно, не рассчитала, когда отец должен приехать. Я даже не стал интересоваться, где она была, и так ясно, только спросил:

— Ты передала ему, что я запрещаю вам встречаться?

— Да, — глаза опустила и больше ни слова.

— И что он ответил?

— Попросил передать тебе, что не согласен, — еле слышно, себе под нос промямлила она.

— А я его согласия, по-моему, не спрашивал. И твоего, между прочим, тоже. Иди в спальню, — я повернулся к ней спиной и пошел в комнату.

— Нет, не пойду больше, — напряглась вся, стоит в прихожей, даже куртку не сняла.

— Ты своего Георгия или как там его зовут любишь? Отвечай отцу, нечего играть в партизанку на допросе! Любишь? — Я опять к ней подошел, лицо за подбородок поднял.

— Люблю. Папа, я его очень люблю, — ответила она Людочкиным голосом. Даже с той же интонацией, которую я так хотел услышать.

— Тогда иди в спальню, а то я твоему Ромео такие неприятности устрою, что он про тебя и думать забудет, — они, молодые, думают, что стоит сказать «люблю», и преграды рухнут, ворота откроются и все будут плясать под их дудку. Нет, с него только начинается длинная дорога, которая необязательно приведет к счастью. Часто на этой дороге такие ждут ужасы, что былинным богатырям с их скромным выбором: «коня потеряешь, голову сложишь» и не снились. У меня вон как эта дорога гладко начиналась, а куда привела? Так что надо это учитывать.

— Не надо. Ты его не знаешь, он меня не забудет, — Эля с вызовом посмотрела на меня. Щеки горят, голос окреп.

— Это ты его не знаешь. У него таких дур, как ты, не сосчитать. Мне не веришь, спроси его друзей, — попытался я ей объяснить хоть что-нибудь.

— Я знаю, он мне сам рассказывал. Просто раньше он никого не любил, — говорит, а сама прямо тает от мысли, что она лучше всех оказалась.

— А теперь, значит, полюбил? Не хочу твои глупости слушать. Имей в виду, я тебе даю три дня на завершение твоей любви, потом съездим к врачу, сдадим анализы, а то как бы твой любовничек не наградил нас чем, и ты возвращаешься в спальню. Если нет, он сам тебя бросит и огребет кучу неприятностей, — у меня уже ни злости не было, ни желания с ней разговаривать.

— Он меня никогда не бросит, — возразила она и сама, видно, этой мысли испугалась.

— Все. Я сказал. Погуляла и будет, — я зашел в спальню и закрыл за собой дверь.

— Зайди в кадры к Зубкову, — бросил мне на ходу начальник седьмого отдела.

— Разрешите войти? — я постучался и заглянул в кабинет.

— Да, садись. Ну как отработали? — поинтересовался Иннокентий Иванович, не поднимая головы от бумаг и не протягивая руки.

— Тяжело на этот раз, — ответил я, понимая, что все нештатные ситуации ему уже известны.

— Знаю, — подтвердил он мою догадку. — Ты и виноват, не делом занимался, — неожиданно заявил Зубков, поднимая на меня глаза от бумаг.

— Да я ни одной ночи толком не спал, — его удар был для меня неожиданным, и я не успел среагировать.

— Это правда. У меня как раз бумага насчет твоих ночей. Ты что это бардак устроил? Вот официальная жалоба, что ты при свидетелях оскорбил действием старшего лейтенанта Кузовлеву Веру Александровну за то, что она отказала твоим домогательствам. Как ты мне это объяснишь?

— При каких свидетелях? — мысли мои разбегались, как тараканы в кухне, когда зажжешь свет.

— Тут указано, что в присутствии Борисенко С.Н., — спокойно сообщил Зубков.

— Да он весь отдел перетрахал! — возмутился я нахальству этого типа. Надо же, в каком деле свидетелем выступает!

— А ты знал и покрывал неуставные отношения в рабочее время? А потом и сам решил тем же заняться? — Зубков говорил спокойно, голоса не повышал, но от этого каждое его слово приобретало только еще большую значимость.

— Так вы мне сами советовали, — пролепетал я, совсем растерявшись.