Лабиринты Гипербореи

  Тень метнулась в сторону тропы, увлекая за собой мелкие камушки. Все стихло. А слёзы потекли снова. Всхлипывая, мальчишка вспоминал, вспоминал и вспоминал прошлое. Такое недавнее и такое безвозвратное. Как жаль, что не исправить в нём ни единого слова, ни единого жеста. А ведь мог бы не грубить маме, не огорчать враньем папу. Мог. И уже никогда не сможет. Осознание того, что жизнь, как лист бумаги, пишется сразу начисто, без права на исправление - поразило Славку. Как же он раньше этого не понимал?

  - Всё. Больше никаких дурацких поступков. Сначала думать, потом делать.

   Всхлипывание прекратилось. Мысли о родителях не ушли, они отступили в тень, не мешая думать о другом. А почему, собственно, все решили, что вернуться в то время нельзя совсем? Подумаешь, первая попытка не удалась! Надо делать вторую, третью, четвертую, пока не получится. Папа всегда говорил, что сдается только слабый духом. У него на экране компа девиз написан: 'Нет невозможного, есть труднодостижимое'.

   Нет невозможного... Нет невозможного...

   Солнце светило в щеку. Славка прикрыл глаза ладонью, откачнулся от 'Сундука'. Надо же, так и уснул, сидя! Он решительно встал, через голову стянул сумку. Сделал коротенькую зарядку. Осторожно подошел к самому краю, глянул вниз. Только пятна кострищ вокруг глубокой воронки напоминали о ночной неудаче с возвратом. Ни единой живой души. Лишь вдали, на поле копошились маленькие фигурки. Скакал одинокий всадник, вдоль опушки разбредалось стадо.

   Жизнь Затулья шла своим чередом. Пора и Славке занимать отведенное ему место в этом мире. Может быть, навсегда. Но лучше - ненадолго. В конце концов, безвыходных положений не бывает. Надо поискать выход в свой мир!

  Глава пятнадцатая

  Хозяева леса и воды

   Славка второй день трудился в семье Ждана. Четверо младших сестер спали в горнице, а он и рус предпочитали сеновал. Остатки старого сена еще хранили сухой травяной запах, приправленный пылью и мышами. С первыми петухами родители парня поднимались, начинали греметь посудой, хлопать дверями. С мычанием и блеяньем домашняя скотина примыкала к общему стаду. Завтрак - вчерашняя каша, сметана, ломоть хлеба. И все отправлялись на покос. Кроме малявок пяти- и шестилетнего возраста. Эти пололи и поливали грядки.

   Подвода поскрипывала, погромыхивала, доставляя косы и косарей на очередной луг. Там они выстраивались уступом и врезались в росистую высокую траву. Славка шел последним - у него получалось плоховато. Коса не спешила подчиняться - она своенравно завышала высоту среза или же втыкалась в землю. Причем с разбега, заставляя мальчишку спотыкаться, выдергивать её, спешно обтирать кромку травяным жгутом.

   Сегодня роса сошла с травы слишком рано - день выдался жаркий и ветреный. Ворон, отец Ждана, коренастый, смуглолицый, добил прокос до конца, отступил в сторону:

   - Парни, мы ворошить останемся. В такую сушь с ветерком сено мигом подвянет, глядишь, завтра и соберем. А?

   - Батя, сегодня никак не могу, - прямо глядя Ворону в глаза, отказал сын, - меня старшим поставили, недорослей учить. Завтра - да, мы твои...

   Махнув рукой, отец снял соломенную шляпу, смахнул пот, отвернулся, бормотнув:

   - Нахлебники. И ты и твой воевода!

   Мать ничего не сказала, тихонько отступила, утираясь концом головного платка. Дочки вороновы закончили, напились, легли в тень. Славка постарался, удачно сделал последний замах - трава красиво легла полукругом. Жаль, никто не увидел и не оценил. Ждан сделал знак следовать за ним. По примеру наставника уложив косу в подводу, Славка с удовольствием принял большой кувшин, тоже хлебнул квас через край.

   - Отдыхай, мне подкопённик новый сделать надо, - рус вытащил топор, пошёл приглядывать подходящее деревцо.

   А в кустарнике, совсем рядом с подводой, что-то ворохнулось. Мальчишка пригляделся - не волк ли? Но листья раздвинулись, обрисовался знакомый силуэт, приметное лицо улыбнулось навстречу.

   - Леший! Ты и здесь бываешь?

   Лесовик закивал, негромко застрекотал, зацокал. Славка отчетливо различал слова, только не понимал их, вот беда! Но старого знакомого следует угостить, как же иначе? И мальчишка бросился к подводе, развязал узел с обедом, отделил перочинным ножичком ломоть. Точнее, краюху, самую поджаристую, с хрустящей корочкой - как для себя выбрал.

  Приняв кусочек хлебца, леший с нескрываемым наслаждением вцепился в него крепкими зубами. Прожевал откушенное, причмокнул. Благодарно кивнув Славке, скрылся в кустах. Улыбаясь, мальчишка направился к Ждану, уже закончившему своё дело. Позади застрекотало, зацокало.

   - Что?

   К обернувшемуся Славке спешил леший. Держа во рту недоеденный хлебушек, он протягивал вперед сложенные горстью смуглые ладошки.

   - Что это? - Удивился мальчишка.

   - Бери, не бойся, - подсказал Ждан, - он худа не сделает. Бери.

   И точно, в подставленные руки посыпались кедровые орешки. Сухие и чистые, крупные, один к одному.

   - Вот это да! Спасибо. Откуда?

   Цокот и стрекотание рус перевел лаконично: