Лабиринты

Зато не стала молчать Ксантиппа. «Сиракузяне! На ваших глазах умер муж, от которого вы в эту минуту ждали великих, глубокомысленных речей о смысле смерти, а может быть, и разъяснений о том, что после смерти ждет всех нас, ибо все мы когда-нибудь умрем. Вы разочарованы, так как Сократ промолчал. Вместо него я, Ксантиппа, кое-что скажу вам. Сократ был моим мужем, и его молчание дает мне право говорить в этом мире, где женщины обычно молчат. Я тем более имею право говорить, что я обращаюсь к вам всем, живым существам, рожденным женщинами, и вот это – то единственное, в чем можно быть уверенным, потому что каждый знает, кто его мать, пусть даже она блудница. А кто отец? Не каждый из вас может с уверенностью сказать, кто его отец. Когда мы живем в мире, где все кого ни возьми изменяют своим супругам, у многих из вас только матери и знают, кто был вашим отцом. Когда идет война, всех подряд насилуют, и даже матери ваши не могут сказать, кто ваш отец, а война у нас идет чуть ли не непрерывно. Вот я и не знаю, перед кем сейчас держу речь, кто вы – сиракузяне, карфагеняне или оски? На иные вопросы не может быть ответа. Сократ это понимал. Не в том дело, что возникали вопросы, на которые он не знал бы ответа, например: хороший ли сам он ваятель или плохой? Он бросил ремесло скульптора, и многие люди бросили бы свое ремесло, задай они себе подобный вопрос. Он мог ответить и на вопрос о том, какое вино самое хорошее и как его смешивать с водой, но главное другое – Сократ понимал, как быть самим собой. Сократ остался Сократом. На это способны лишь немногие мужчины, сначала они дети, потом мужают, а возмужав, они становятся политиками, полководцами, поэтами, героями или еще кем-нибудь, но не становятся собой. Они перестали быть мужчинами, они лишь играют роль мужчин, меж тем как мы, женщины, остаемся женщинами и тогда, когда становимся матерями, гетерами или блудницами. Сократ не играл роли Сократа, он оставался тем, кем был от рождения, – Сократом. Он знал, что сам он ничего не знает, и поэтому каждого спрашивал, что тот знает. Спрашивал ремесленников, философов, астрономов, политиков, спрашивал и спрашивал, до тех пор пока никто уже не находил ответа, никто из ремесленников, философов, астрономов и политиков, которых он спрашивал. Всякий раз перед ним простиралось море незнания, куда, подобно рекам, впадают все вопросы, и бессмысленно было задавать новые вопросы, потому что чем больше люди знают – как им кажется, – тем необъятней простор моря незнания. Сократ был убежден, что лучше терпеть несправедливость, чем совершать несправедливость. Поэтому он не совершал ничего. Он был божественно ленив. Сам себя он едва терпел, и другим приходилось его терпеть. Бытие – все, говорил он, знание – ничто. Он заглядывался на каждую встречную гетеру и на каждого красивого мальчика. Любил вкусно поесть и не дурак был выпить. И вот он перепил вашего тирана. И за это принял смерть. Смертный приговор он выслушал бестрепетно. Все, сказал, в порядке. Таково, мол, естественное следствие его умения пить не пьянея. Любой другой, если бы пил, сколько он, давно бы умер из-за печени, сказал он, и цикуту он выпьет с полным присутствием духа. Он, мол, ее заслужил. Сократ умер как Сократ. Я горжусь тем, что была его женой. Сиракузяне, я покидаю вас. Платона забираю с собой. Я выкупила его, заплатив деньгами от продажи моего антикварного салона, а держала я салон опять-таки благодаря Сократу. И благодаря его умению пить не пьянея. Платон – предмет номер один в моем новом антикварном салоне. Я продам его за цену вдвое дороже той, какую заплатила за него здесь. Он ведь оригинал. Вообразил, будто он что-то знает. Сократа он описал по своему образу: Сократа, который не знал, что он ничего не знал. Прощайте».

* * *