Лабиринт Ворона

На третий день променадов ко мне приблизился горбатый чернец и поманил за собой. Я пошла, доверившись Единорогу и уповая единственно на его милость. Не буду описывать, куда привел меня молчаливый провожатый. Впоследствии я узнала, что он немой, умеет изъясняться исключительно жестами. Я оказалась в глубоком подвале, в склепе, освещенном жалкою лучиной. На деревянном стуле сидел седовласый старец. Что окружало его, я не разглядела из-за чрезвычайной скудости освещения.

– Кто ты и откуда? – осведомился он.

– Посланница Единорога… – вымолвила я первое, пришедшее на ум.

Старец ничуть не удивился. Его лицо, изрезанное морщинами, бледное, словно из слоновой кости, не дрогнуло.

– Чего тебе надобно?

– Исполнить завет…

Он жестом подозвал меня к себе. Слева от него в каменной нише стоял кубок, накрытый черным платом.

– Подними покров, и ты увидишь…

Я послушалась. Под черной тряпицей блеснула вода, меня на миг ослепило… я отшатнулась и прижала ладони к глазам…

– Это она, – бесстрастно вымолвил старик.

Чернец несколько раз кивнул и тронул меня за руку – пойдем, мол… Он повел меня запутанными темными коридорами, ориентируясь в них с поразительной ловкостью. Я, спотыкаясь и дрожа от страха отстать и остаться под землей навеки, шла за ним. Не помню, как мы оказались наверху, в другом месте города… где-то в районе бедных деревянных построек, кишащих людьми самого низкого звания… На чернеца там взирали с благоговением, и я немного успокоилась. Кто бы он ни был, свое дело он знал. В убогом кособоком домишке меня приняли на постой. Внутри было опрятно, большую часть комнаты занимала огромная печь, на которой и готовили еду, и спали. Чернец жестами что-то показывал хозяину – кряжистому бородатому мужику в холщовых штанах и рубахе, по имени Клим. Тот кивал, во всем соглашаясь с гостем, которого, видимо, хорошо знал. Он оставил мужику несколько монет.

– Живи, сколько надо, – сказал мне Клим, хитро улыбаясь в бороду. – За тобой придут.

Я молча кивнула. Чернец удалился, а я прилегла на широкую лавку, которая служила кроватью, и задумалась, как бы мне забрать из дома Волынского одну вещицу. Покидая его палаты, я не могла взять сию вещицу с собой и спрятала ее в укромном уголке. Тем, что осталось в монастыре, я не дорожила.