Лабиринт. Войти в ту же реку

Сгреб на пол с верстака ненужный хлам. Выставил на него круглое зеркало. Перед ним положил фанеру с нанесенной пентограммой. В центр лег квадрат черной ткани пантакли с нарисованным мелом кругом на ней. Расставил свечи. Теперь самое главное! Разделся догола. Макая пальцы в специально приготовленную мазь с сажей, стал наносить оберег на себя любимого. Сзади над пяткой начертил кресты без перекладин. Кисти рук: с тыльной стороны под ладонью, стрелу, обращенную острием к ладони. Лоб — горизонтальная полоса пролегла над надбровными дугами, от виска до виска. На груди, под ямкой у основания шеи нанес круг. Последний штрих. Колени. На каждом, начертил крест, опять-таки без перекладины. Все, можно начинать!

Зажег три свечи. Сначала две крайние, а потом ту, что посередине. Накинул на тело «самопальный» черный балахон. Вгляделся в зеркало, наблюдая, как в пламени тает черный воск свечей.

— Тебя вызываю, Астар…

Покрывшееся вдруг патиной зеркало, потемнело. Он знал, так и должно быть.

Разум охватил бесконечный, бесконтрольный ужас. Сознание находилось на грани потери, и в то же время какого-то сладострастья от предчувствия встречи с тем, кто уже давно сосуществовал с ним рядом, казалось, был с ним одним целым. Страх холодными когтями впился в грудь, перехватил горло, лишая возможности даже застонать. Зеркальное отражение прояснилось, но помимо горевших свечей, уже не отображало внутренность гаражного чрева, не показывало и лица хозяина гаража. В зеркале появился отдаленно знакомый силуэт человека, почему-то стоявшего спиной к вызывающему сущность. Шипящий, будто простуженный голос, слышанный ним неоднократно, глухо прозвучал в ушах.

— Ты позвал меня, хозяин нашего тела?

— Да! Я звал.

Силуэт обернулся. Лицо, словно тень на асфальте, лишено человеческих черт. Показалось, вся тень сделала шаг навстречу, сначала выступила темными, маслянисто блестевшими каплями непонятной субстанции, в одно мгновение собравшейся воедино. Из этого марева соткался человеческий лик, а силуэт облачился во вполне нормальную одежду. Знакомо повел головой и пристальным взглядом уставился в его глаза. Он почувствовал, как затряслись колени, ослабли ноги. Застонал тихо и тонко, как мяукает котенок, загнанный в угол голодным терьером. Из зеркала за ним наблюдала вожделенная добыча, парнишка приходивший в заводоуправление, сын Виктора Каретникова.

Сморгнул.

В зеркале увидал бабу Галю. Старушка в повязанном на голову платке, одетая в одежду, насколько помнил, в которой ее похоронили, с осуждением смотрела из зазеркалья. Заговорила.

— Колюшка, — голос шипящий, не вязавшийся с бабкиным напевным, а вот интонации подобраны верно. — Ну, зачем тебе так страдать? Пользуйся родовым наследием. Ведь человека в могилу упечь можно не прибегая к кровавой бане. Хочешь мальца известь, дак возьми кладбищенской земельки, под порожек сыпни, слово заветное молви и все. Все! Не только мальчишка «сгорит», все его семейство в короткий срок на погост переселится. А ты!.. А, вдруг милиции в лапы угодишь? Ведь смертная казнь за убийство грезится. Послушай старую бабушку!

Зажмурился. Нет, не такой помощи ждал! Из стороны в сторону головой помотал. С новым звуком змеиного шипения открыл глаза. В зеркале виделся привычный облик «напарника». Горилоподобный качок-тяжеловес, с красной, как у крепко выпившего мужика, мордой. Всего и отличий от человека, что на полностью лысом черепе проклюнулись рожки, нос свинским пятаком, чуть поросший щетиной, да ярко выражены пара клыков под верхней губой. Ясно, что «нечистый» еще совсем молод. Общаясь с ним, как-то упомянул, что его триста лет, все равно как ясли для человека.

— Значит, бабку слушать не желаешь! Поостеречься, не желаешь! А я, вместо привычного дела, должен потакать всем твоим выходкам! Не скажу, что это мне не по нраву, но ведь чую, скоро возьмут тебя за жопу, так и мне не поздоровится!

Взмолился, вожделенно чуть ли не ломая перед зеркалом руки:

— Астар! Еще раз… и до весны только колдовство. Обещаю! Клянусь!

Морда нечистого расплылась широкой улыбкой.

— Уговорил. Гы-гы! Волос принес?

Для совершения ритуала подчинения воли, требовался волос жертвы.

— Только волос с головы его отца.

— Так ты хочешь…

— Нет. Мне нужен мальчишка.

— О-хо-хо! Снова через пень-колоду работать прикажешь! Что делать, помнишь?

— Да.

— Только убивать мальчишку по моим правилам будешь. В жертву его именно мне принесешь. Согласен?

Скрипкин отчетливо понимал, принеся кровавую жертву демону, он делает его сильнее, как бы переводит «нечистого» на более высокую ступень в иерархии. При всем, при этом много возни и колдовской мишуры. Ну и пусть!

— Согласен.

— Читай заклинание…

* * *