Лабиринт Ванзарова

– Нехорошо, очень нехорошо… Задержали?

Игнатов выглядел смущенным:

– За что? Она вела себя прилично.

– Нарушена секретность… Пойдет болтать.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, старший смены описал мне ситуацию. Они приняли меры, чтобы барышня молчала и больше здесь не появлялась.

– Это какие же?

– Ей было заявлено, что она ошиблась, обозналась. А если еще раз сунет нос в гостиницу, ее арестуют как бланкетку.

Филер был доволен расторопностью коллеги. Зволянский не нашел сил ругаться: какой смысл бранить подчиненного, который пересказывает чужую глупость. Хотя сам в нее верит. Все-таки наивность и мягкость нравов в полиции царит изумительная. Надо с этим заканчивать. До добра не доведет.

– Будем надеяться, что так, – сказал он. – Что еще?

– Призрак съел легкий ужин в одиночестве и вернулся в номер, – доложил филер. И закрыл блокнот. Что означало: более событий не имеется.

– Больше не спускался? – спросил Зволянский, испытывая сомнения. – Даже в праздничную ночь?

– Никак нет, ваше превосходительство. Старший смены подтвердил.

Это было странно. Молодой человек избегает праздника, проводит ночь в номере, как монах. Может, колдовал помаленьку? Или показывает польский гонор, игнорирует русское Рождество?

– К завтраку не спускался?

– Никак нет… Не зафиксировано.

Сергей Эрастович прикинул: юноша без еды более пятнадцати часов. Допустим, вода у него в графине. Мог у коридорного чай заказать. Но все же столько времени на голодный желудок… Молодой человек, организм требует… Или спириты ду́хами питаются и сыты?

Беспокоить бесценного гостя не хотелось. Но и копить сомнения тоже. Зволянский решил оказаться невежливым, чем известись нервами. Поднимется в номер, поздравит с праздником, спросит о желаниях и со спокойным сердцем поедет домой завтракать.

Оставив Игнатова на посту, Сергей Эрастович поднялся на второй этаж. Собрался с духом и постучал в номер 202. Выждав, сколько хватило терпения, постучал снова. И в третий раз ему никто не ответил. Коридор был пуст, коридорный где-то отсыпался. Зволянский воровато оглянулся, недостойное поведение для директора Департамента, и потянул на себя дверную ручку. Она бесшумно поддалась.

– Господин Самбор, спите? – нарочно громко спросил он, не заходя через порог.

Шторы были задернуты. Света от двери хватило. Сергей Эрастович замер, не в силах понять и принять представший ужас. Он так испугался, что не мог шевельнуться. Захотелось проснуться. Чтобы сонный кошмар сгинул, как в детстве. Счастье невозможное. Проснуться нельзя. Зволянскому предстало очевидное, но невероятное.

44

Редкое явление наблюдалось у полицейского дома Казанской части. У дверей стояла карета, принадлежавшая высокому сановнику. Кто пожаловал с визитом в такую рань, Ванзаров догадаться не смог. И не слишком хотел.

Он шел в сыск нарочно, чтобы не отправиться в гости к брату на праздничный завтрак. Борис был так зол, что сумел найти курьера, который согласился в рождественское утро, засветло, доставить послание. Письмо не обещало младшему ничего хорошего в ближайшем будущем: если он посмеет в третий раз ослушаться, ему будет отказано в родственных отношениях.

Ультиматумы Ванзаров отвергал с детства. Упрямство его было сродни стали: чем дольше бьют молотом, тем прочнее становится. Возвращаясь с Никольского рынка, он бродил в мысленных дебрях. Требовалось разыскать ответ: где Почтовый может прятать Охчинского. Доктор, конечно, не корова, много корма не требует. Но все же новый человек в квартире; дворник или домовладелец начнут спрашивать: кто такой, почему проживает. Значит, его надо держать почти на привязи. Как арестанта. Доктор тихий…

Прогулку по мыслям прервали. Из кареты выскочил невзрачный господин и бросился к Ванзарову с такой прытью, будто повстречал старинного знакомого, который вернулся из поездки на Крит. Ванзаров помнил филера в лицо, но не его имя. Филер был так взволнован, что забыл поздороваться и попросил чиновника сыска в карету, потому что его срочно надо доставить, дело слишком срочное. Обилие срочностей не убедило, Ванзаров потребовал разъяснений. Филер с забытой фамилией не мог говорить: ему было настрого запрещено. Тогда Ванзаров бесчеловечно заявил, что с места не сдвинется. Пока не получит то, что желает.

Что оставалось бедному филеру? Он сознался. Карета принадлежит директору Зволянскому. Сам директор в состоянии, близком к безграничному бешенству, сейчас в холле «Англии» обещает филерам каторгу и вечные муки. Затребовал хоть из-под земли доставить Ванзарова. Причина в том, что в номере обнаружен мертвый юноша из Варшавы, которого берегли как реликвию. И не уберегли.

– Случайно не Стефан Самбор? – спросил Ванзаров.

Глаза филера вылезли из орбит, он убедился, что слухи о ясновидении чиновника сыска не враки. Оставалось только подтвердить. Более филер ничего не знал: Зволянский никого в номер не пустил, поставил охрану.

– Не выдавайте меня, господин Ванзаров.