Лабиринт в пустыне

Меня выбросило на совершенно пустую поверхность. Должно быть, это была пустыня или около того. Я видел золотые барханы, оазис и изъезженную машинами колею, где я и находился. Рядом не было ни одного джипа, внедорожника или тачки. Пара часов на такой жаре — и можно склеить ласты. Я не питал иллюзий. Кому нужна была моя жизнь? Кем я был, Господи? Просто точка в бесконечных песках. И только вера в Бога защищала меня. Я оглянулся, и не увидел ни одного предмета, за какой можно было бы зацепиться взглядом. Пустыня и я один на многие тысячи тысяч километров. Интересно, через сколько я захочу пить и умру от жажды? Сколько мне еще так брести… До чего? До какого места? Что я тут хочу найти? Остатки себя? Я шел, песок забился в мои ботинки, но снять их я не рискнул — даже через подошву меня прожигало. Не задымились бы, родимые. Песок был горячущий. Я снял пиджак и намотал его вокруг головы наподобие тюрбана. Голову однозначно нужно было защитить, ибо так от солнечного удара и скопытиться недолго. Долго думал, выбрасывать ли пальто. Тащить на руках было тяжко, но с другой стороны, на него можно было бы присесть во время перевала и не обжечь себе пятую точку об песок. Хм. Решил потащить, пока не выдохнусь, а там будь что будет. Солнце палило неимоверно, я, честно говоря, забыл, что такое бывает. Любой человек, попавший на палящее солнце после хмурой Москвы наверняка будет счастлив. Счастлив хотя бы первые несколько минут. Да, счастлив, пока он не осознает, что он жарко одет, у него нет с собой ни капли воды, а бескрайняя жгучая пустыня лежит под его ногами. Глупо тащить меня через портал, чтобы я умер от жажды в центре пустыни где-то в Намибии. Я почему-то представил, что это была именно Намибия. Если бы Бог хотел моей смерти, я умер бы в хмурой и серой Москве. Дешево и сердито. У Бога нет случайностей, все выверено до миллиметра. Зачем тратиться на портал, если можно спокойно отозвать человека в точке дислокации? Я брел и брел дальше и чувствовал, как мои ноги тяжелеют и отекают от жары. Соленые крупные капли пота катились у меня по лицу, ресницы слипались от соли, соль была на языке, соль была внутри. «Как глупо всё», — подумал я. Тащиться, как последнему идиоту, через пустыню, не имея ни капли воды с собой. Может быть, Бог меня не слышит? Может быть, я иду, чтобы найти смерть свою здесь? Вот в Москве, можно подумать, сложно было её найти. Надо было через пол-мира тащиться. Я бранил себя, ворчал и ненавидел, за всё то зло, что абсолютно зазря я совершил в жизни. Но, с другой стороны, раз Бог это попустил, то так тому и нужно было быть. Не запачкаешься в грязи — не узнаешь, что такое совершенная чистота. Так успокаивал я себя, а что мне оставалось делать? Ветер обдувал мое лицо, я уже почти чувствовал, как оно покрывается коркой. Ни мысли ропота у меня не было ни на судьбу, ни на Бога. Ворчал только на себя, в обвинении себя во всех грехах мира я был успешен. Я понял, что пройду еще сто метров и точно упаду. Прошел 10, 20…50…еще несколько шагов…Я не заметил, как я упал. Горячий песок ко мне приблизился стремительно, и я успел подумать: «Ну, вот и все». Какая нелепая мысль за секунду до смерти. Как будто наши не знают, что «уже все». Караулят там, небось, с первого вздоха. Я стал усиленно читать про себя «Отче наш» и другие молитвы, ибо «В чем застану..» (с) Мф 26:41) Я не хотел под занавес своей жизни сгрохотать в ад. Причаститься тут невозможно, но помолиться то я могу. Молитва принесла долгожданную прохладу. Я перестал чувствовать эту адскую жару. Было ощущение, что я мгновенно оказался как будто в прохладном прозрачном вакуумном пузыре, где за его пределами солнце испепеляло все и вся, а внутри веял прохладный морской бриз. Я возблагодарил Бога и еще жарче и усерднее стал проговаривать слова молитвы. Ну что ж, живы будем — не помрем. Пустыня так пустыня. Я еще и не в такие передряги попадал. Что уж тут роптать, ныть и воздевать руки к небу? Я встал и спокойной ровной походкой пошел вперед. Этот вакуумный пузырь передвигался вместе со мной. Я мог пройти так сотни и тысячи километров. Морской прохладный бриз обдувал меня, я не чувствовал никакой жажды или усталости. Когда на горизонте показалась гора, я не поверил своим глазам, подумал, что обычный пустынный мираж. «Вот, — думаю, — и дошел до ручки. Надо же, как быстро в пустыне тебя догоняют глюки». Но это оказался совсем не мираж, и не глюк. Чем ближе я подходил, тем яснее мне становилось, что я здесь, чтобы получить какую-то крайне важную информацию. И исходить она будет не от кого либо, как напрямую от Бога, Его волю я услышу. Я весь превратился во внимание. Казалось, гора абсолютно необитаема, лишь черные птицы вились над ее вершиной, да чахлые кустики виднелись тут и там в расщелинах. Какие растения могли тут выжить при такой жаре? Какие цветы? Что-то серо-буро-малиновое виднелось, и я подумал, что это, наверное, разновидность, гибрид какой-нибудь там травы. Травы пустыни. Я подошел совсем близко к подножию горы и совершенно отчетливо понял для себя, что придется лезть на самую вершину. Я не был прирожденным скалолазом, за подъем на канате у меня стояла твердая тройка. Руки у меня были слабыми, да, конечно, в последние годы я исправил положение качалкой, но вот смогу ли я долго выдерживать вес своего тела — этот был тот еще вопрос. Я отряхнул подошвы от песка о серо бур малиновую субстанцию, успешно притворяющуюся травой, и сделал первый шаг на гору. Мне смутно показалось, что гора была живой и она чуть-чуть пошевелилась. «Нагрелась на солнце, наверное. Или у меня солнечный удар и глюки. Одно из двух», — подумал я. Я пополз вверх. Ох, мой школьный препод физрук сейчас гордился бы мной. Как он меня только не обзывал за школьные годы, я всегда был в его представлении лохом, который не может подтянуться нужное количество раз. И так, скорее всего и было, но только все мучители детства не могут усечь одну вещь: все, что неподвластно человеку, подвластно Богу. И что за любое оскорбление или обрезание детских крыльев они понесут наказание. Поэтому сейчас я был сильнее, чем Бамбула и мог ползти дольше и дальше, чем олимпийский чемпион. Я карабкался, вцепляясь пальцами в поверхность горы, и тут я бы мог лопнуть от гордости, потому что я уже прополз достаточно далеко, но при этом я внезапно осознал, что ползу я как бы не сам, а какая то неведомая сила подталкивает меня вверх. Ползти было легко, потому что мне, очевидно, помогали. Я дополз почти до верха, когда я увидел пещеру посреди горы. Вход в нее был немного замаскирован чахлой растительностью. Я немедленно понял, что должен зайти в пещеру. Еще раз посмотрел на самую верхушку горы, потом в пещеру. Холодок пробежал по моей коже. Вообще, всякие отверстия, расщелины и пещеры в горах никогда еще ни в одной истории не сулили человеку чем-то хорошим. Может, я опять на что-то нарываюсь? Что, если бесы? Я проверил свой мозг на наличие вторжений. Пусто. Начал молиться изо всех сил. Молился и полз. Знакомое покалывающее тепло разлилось по кончикам пальцев на руках и ступней — да нет, все нормально. По крайней мере, я на связи с небесами, и её не терял. Подполз к краю пещеры, все еще сомневаясь в самом себе и в том, что я верно принял сигнал. На несколько секунд остановился. И именно в этот момент пещера мощно всосала меня внутрь, да так, что я не успел даже пикнуть! Кто знаком с советскими пылесосами, то поймет, о чем речь. Советские пылесосы не спрашивали, нужны ли еще папе эти золотые часы, а маме — драгоценные сережки, так некстати упавшие на палас: они зверски всасывали в себя все, что встречалось им на пути. Я не успел пикнуть, я не успел испугаться — вот насколько быстро это все произошло. Вообще, я давно понял, что мои мысли и желания мало что значат в моей судьбе. «Да будет воля Твоя, а не моя»(с). А мы вечно, как слепые кроты тыкаемся, чего-то желаем совсем не того. А потом получаем совершенно несчастную жизнь как результат наших решений. Так что Богу намного, намного лучше известно, как я должен прожить эту жизнь, чтобы в конце попасть к Нему, а не сгрохотать в ад. Поэтому, лучшее, что я могу сделать — беспрекословно слушаться Его, не выпендриваться, не капризничать, не искать своего, а просто выполнять волю Бога и все. Конечно же, предварительно проверяя, не бесы ли путают мои мысли. Но те, кто давно на связи с Всевышним, точно знают, что от Него, а что от бесов в их головах и умело и быстро отсекают все темные вторжения и помыслы. Эх, мне бы научиться так, мне бы подняться на ступень повыше. Болтаюсь, вечно подверженный сомнениям, перед битвой, аж стыдно. Веками стыдно. Вы думаете, на нижнем уровне можно находиться лишь жизнь? Одну короткую жизнь? Ха! Вот уже несколько столетий эта планета терпит мою душу из жизни в жизнь, а я всё ещё вечный второгодник, двоечник, ни на йоту не способный приблизиться к отличникам, так праведно прожившим свою одну жизнь на Земле, что навеки оказались в Раю и блаженствуют недалеко от трона Вседержителя. Это ли не счастье? Это ли не недостижимая вершина для меня? Я не завидовал, завидовать нам было совсем нельзя. Но что-то меня угнетало, когда я понимал, что мог бы остаться в Раю, без перерождений, живи я прошлую свою жизнь чуточку лучше, меньше греша. Но как прожил, так прожил, в этой жизни мне деваться было все равно уже некуда. Эх. Я был ровно тем, кем я был, ни больше, ни меньше. Сейчас не время было гнобить самого себя, укоряя за прошлые неудачи. Мне требовались все силы, которые посылал мне Бог, а самоукорение и посыпание головы пеплом, несомненно, полезно в целом для души, но силы здорово отнимает. Пещера всосала меня, и мое сознание не сразу вернулось ко мне. Я лежал на ледяном каменном полу. По стенам пещеры были развешены иконы, в лампадке перед ликом Иисуса Христа теплился огонек. Несомненно, это была келья какого-то монаха- пустынника. До того, как осознание этого пришло ко мне, я понял, что лежу в центре какого-то энергетического фонтана. Если представить себе фонтан, бьющий со всей силой из-под земли и распадающийся на несколько струй на вершине, то я лежал именно в центре всех этих струй. Я не встречал еще на земле такого мощного источника энергии. Возможно, подобный ему есть в Иерусалиме, на старом месте 3го храма. Но я ни разу не был там, поэтому не мог сказать наверняка. Было не очень-то понятно, зачем мои ангелы притащили меня сюда. Пока я пытался отскрести себя от пола, все мои тонкие тела впитали эту светлую, чистую энергию. Я не собирался подзаряжаться тут, это произошло автоматически. Пустой кувшин не может не наполниться, стоя под водопадом. Он сделает это, даже если ты его будешь очень просить остаться пустым. В голове звучал легкий «дзынь», я был наполнен светлой энергией под завязку. Хоть в бой иди прямо отсюда. Покрошу темных на форшмак одной левой. Осталось найти этого святого монаха, раз уж меня направили к нему, и попытаться узнать, зачем это всё. Я кое-как поднялся на колени, постоял немного. Меня «штормило», качало из стороны в сторону, как будто я был в бушующем море на палубе корабля в шторм 9 баллов, а не в пустыне в пещере стабильно стоящей горы. Энергии тут разгулялись не хилые. И я был в самом эпицентре. Кое-как поднялся в полный рост. До потолка оставалось буквально сантиметров пять, я не отличался ростом Гулливера, но и владелец этой кельи, судя по всему, был не высок. В пещере не было ни одного источника света, кроме света от входа и тусклого огонька лампады. Мои глаза быстро привыкли к темноте и я смог разглядеть аскетичную обстановку кельи. Несколько икон по стенам, икона у лампадки и в выступе в стене. Выдолблено что-то навроде ложа в одном из углублений, на нем же старая, дырявая, видавшая виды козья шкура. Не было никакой кухонной утвари, как будто тут никогда не ели. В углу, правда, стояла пара глиняных кувшинов и чаша, украшенная драгоценными камнями и золотом. Почему я это понял? Чаша была очень старой отливки, понятно было сразу, что она не фейк. Как хорошо, что воры сюда никогда не доберутся, остались бы от этой чаши сразу же рожки да ножки. Я постоял еще немного — никто не приходил, и я начал уже сомневаться в том, что мне вообще надо было сюда заходить. Несколько раз обозвал себя идиотом и двинулся на выход, когда услышал низкий уставший мужской голос: «Не торопитесь, молодой человек». От неожиданности я вздрогнул, подпрыгнул, и, конечно же, ударился башкой об потолок. Потирая шишку на голове, возопил: «Кто ты?! Покажись!». Голос говорил медленно, словно цедил слова, в час по чайной ложке. Неторопливо рассказал, что он старец отшельник, что живет тут уже тысячи лет, домолился до такого состояния, что застрял между мирами и стал невидимым. «А что ж тебя Бог на небо не призывает?», — опасливо спросил я. Я относился с подозрением ко всем, кого не принимала земля. «А я разворотный пункт, — ответил голос, — разворачиваю и поворачиваю таких, как ты, ставлю цель. «Вижу цель, не вижу препятствия»(с), все, как вы любите». «Не то, чтобы мы это сильно любили», — пробормотал я. А мысленно продолжил: «Но хотелось бы, да, понимать, за каким меня послали так далеко». «Так все как обычно, твой комплект — победить зло внутри себя, а затем и в мире», — после паузы продолжил голос, отвечая на мои мысли. «Издеваетесь надо мной, да? — закричал я в пустые стены кельи. «Победи себя», — через паузу еле слышно сказал монах. Где-то из правого угла появилась плывущая по воздуху интерактивная карта, которая впилась в мой мозг с первого удара, и я понял все. Куда я должен ехать по пустыне, где остановиться и к чему прийти. Все было предельно ясно. «Только не заблудись в своем собственном лабиринте. Если заблудишься, смерть найдет тебя», — мне даже показалось, что я увидел, как монах поднял указательный палец вверх. Я вздрогнул. «С Богом, — продолжил старец. Держись там, парень. Изо всех сил держись». После чего неведомая сила спустила меня с огромной горы, как с ладони великана, и поставила твердо, на обе моих двоих, на землю. Сказать, что я был в каком — то ужасе — ничего не сказать. Мне предстояло такое, что было невозможно даже объять мозгом. Хотелось поныть и возмущенно прокричать в небо: «Почему опять я?!» Но я знал, что не стоило этого делать. Мы не имеем права роптать на судьбу. Любые события в нашей жизни мы должны встречать без ропота. Легко сказать, но трудно сделать, учитывая, что поныть всегда хочется, ведь нас хлебом не корми, дай пожаловаться на жизнь.