Лабиринт совести (СИ)

– Глава Клана Непорочных, пресветлый великолепный эльф всех эльфов, уже восьмую сотню лет трахает мою прапрабабушку суккуба. У них десяток очаровательных деток.

Я крепко зажмурилась и откинулась на спинку стула, запрокинув голову к потолку и пытаясь это осознать, Алан смеялся. Наклонился ко мне и с бездной гордости заявил:

– Я тебе говорил, принцесса – любовь решает всё. Не бабки, не связи, даже не семья – поверь, его семья охренела, когда он запал на демоницу. Он семь сотен лет всех недовольных вертел на нефритовом жезле, и штамповал детей, которые вырастали настолько одарёнными, что без проблем занимали высокие должности по всему Альянсу, даже без его помощи. Божественно прекрасные светлые эльфы с магической силой невероятной мощи и привлекательностью суккуба – никого не напоминает?

Я коротко посмотрела на него, он рассмеялся и я опять зажмурилась, Алан продолжил забивать гвозди в крышку гроба моей веры в Альянс:

– Их детки повсюду, они быстро заводили друзей и добивались повышений, сейчас они контролируют половину Альянса. Пресветлый и богоподобный будет рвать свою сверкающую задницу, чтобы защитить крепость Габриэля, даже если весь Альянс встанет против него, просто потому, что там родилась и выросла его любовь, которая решает всё, и с которой всё началось. Деньги, связи – это всё со временем приложилось, а любовь – она внутри, её не победить.

Я всё ещё сидела с закрытыми глазами, но слышала глухой звук, с которым Алан похлопал себя ладонью по груди, показывая, где именно любовь, которую не победить. Я посмотрела на него, он поднял руку выше, чтобы расстегнуть пуговицу рубашки, я смотрела на его лицо и вспоминала лицо главы районного представительства министерства образования.

– Вы родственники?

Он усмехнулся:

– У меня везде родственники. Пресветлый и богоподобный – мой предок. А твоя Никси – моя дальняя родственница, потому что он и её предок тоже. Как тебе мои связи в верхушке Альянса?

– Супер, – медленно выдохнула я, он улыбнулся:

– Какие планы, принцесса?

«Сидеть и охреневать, точно как родственники пресветлого и богоподобного.»

Я села ровно и изобразила ироничный медитативный голос:

– Плыть лотосом по поверхности мутных вод реального мира, и пытаться осознать то, что на честность и справедливость здесь всем плевать, даже тем, кто по долгу службы обязан олицетворять эти добродетели.

Алан перестал улыбаться и сказал тихо, но пугающе серьёзно:

– А может, именно этим они и заняты? Олицетворяют?

Я посмотрела на него с сомнением, он изобразил бездну иронии, хотя за ней и просматривалась усталая застарелая боль:

– Что, если предположить, что разумные не выбирают свою расу? И что рождённые отрицательными тоже люди? И что вместо того, чтобы вешать на них ярлык, их нужно просто понять и попытаться помочь?

– Став для них донорами? – мрачно уточнила я, он пожал плечами:

– Ну ты же была донором крови, чем сила хуже?

– Информированным согласием обеих сторон.

Он поморщился и отвёл глаза, как тогда перед судом, когда ему было заранее стыдно за ту несправедливость, которую собирался сотворить Деймон с его попустительства:

– Оно будет. Случай с Никси – исключение. Деймон облажался, я признаю, не меряй по нему всю расу, пожалуйста. На Грани Ис уже давно существуют пункты переливания силы, там всё по обоюдному согласию, иногда за деньги, иногда за услуги, иногда по старой дружбе, всё предельно честно. Приезжай и посмотри, если хочешь, мы не прячемся. Мы не трубим об этом именно из-за таких, как ты, любителей навесить ярлык и вопить: «Демон жрёт мою подругу, казнить его без суда и следствия». Демоны тоже люди, Лея.

Я усмехнулась и вздохнула:

– Хочешь разрушить мой мир окончательно?

Он улыбнулся и прошептал, наклонившись к моему уху:

– Я буду нежным.

– Иди к чёрту, – я перестала улыбаться и отвернулась, потянулась за своей сумкой, поставила её на колени, хотя мне ничего в ней не было нужно. Алан выглядел так, как будто победил, улыбнулся и предложил серьёзно:

– Приезжай на зимнюю практику. Посмотришь всё своими глазами и сделаешь выводы своей головой.

– Я подумаю, – я расстегнула сумку и стала в ней искать повод не поднимать глаза, Алан сидел слишком близко, и причин задерживаться у него больше не было.

– Подумай. И дай знать, когда решишь, – он снял часы и положил на стол передо мной, шутливо мурлыкнул: – Я тебя всегда услышу.

Я коротко глянула на них и ровно сказала:

– Забери.

Он улыбался, но я чуяла в нём обиду и что-то очень странное, похожее на предчувствие плохих времён.

– Не хочешь – не носи.

– Не хочу.

Я говорила намеренно грубо, и перебирала вещи слишком нервно, если бы там было то, что я искала, оно спряталось бы подальше просто на всякий случай. Я была сама себе отвратительна с этими нервными движениями, язвить Ланту было легко, прощаться с Аланом – невыносимо сложно.