— Никогда. Его бы совсем уничтожили, но у Грэма есть о нем какие–то теплые воспоминания. Наверное, он играл здесь ребенком. — Она подняла голову и удивленно спросила: — Можешь представить Грэма младенцем? Или Провони, если уж на то пошло? Знаешь, зачем я тебя сюда притащила? Затем, чтобы мы могли заняться любовью.
— Ого! — вырвалось у Ника.
— Ты не удивлен?
— С тех пор, как мы встретились, каждый из нас уже думал об этом, — ответил он. Так, по крайней мере, было для него; он подозревал это и в ней, хотя она, конечно, могла бы это отрицать.
— Можно я тебя раздену? — спросила она, роясь в карманах его пальто в поисках чего–нибудь ценного, что могло бы выпасть и затеряться в траве. — Ключи от машины? — спросила она. — Идентабели? Ох, ну что за черт. Сядь–ка. — Он сел, и она сняла с него пальто, которое аккуратно положила на траву рядом с ним. — Теперь рубашку, — сказала она и продолжала в том же духе, пока не раздела его догола. А потом принялась за свою одежду.
— Какие у тебя маленькие груди, — прошептал Ник, едва различая ее в тусклом свете звезд.
— Слушай, — тут же отозвалась она, — для тебя, кажется, это в порядке вещей.
Это тронуло его.
— Нет, конечно нет, — ответил он. — Я не хочу, чтобы ты это делала… — Он положил руку ей на плечо. — Ведь все из–за того, что здесь ты занималась этим с Дэнни. «Для тебя, — подумал он, — это может быть каким–то возвратом в прошлое, а для меня… перед глазами у меня какой–то призрак: юноша с лицом Диониса… вся эта жизнь, погубленная как раз вот так». — Это напоминает мне отрывок одного стихотворения Йитса, — сказал он. Потом он помог ей снять квазиорговый свитер: снимать его было куда сложнее, чем надевать, поскольку он прилегал по всем изгибам тела.
— Лучше бы я просто опрыскалась краской, — заметила Чарли, когда свитер был снят.
— Тогда бы ты не получила фактуру ткани, — возразил Ник. Он замялся на секунду, потом с надеждой спросил: — Тебе нравится Йитс?
— Он был до Боба Дилана?
— Да.
— Тогда я и слышать о нем не хочу. Насколько мне известно, поэзия начиналась с Диланах а потом постепенно приходила в упадок.
Совместными усилиями они избавились от остатков одежды; какое–то время они просто лежали голые на холодной влажной траве, а затем одновременно подкатились друг к другу; он оказался наверху, обнял ее и стал внимательно разглядывать ее лицо.
— Я уродка, — заявила она. — Правда?
— Ты так считаешь? — ошеломленно пробормотал он. — Да ты что — ты одна из самых привлекательных женщин, каких я вообще встречал.
— А я не женщина, — безапелляционно выдала она. — Я не могу отдавать. Я могу только брать, но не отдавать. Так что ничего от меня не жди — кроме того, что я сейчас здесь.
— Это изнасилование несовершеннолетней, — немного погодя сообщил он ей.
— Да посмотри — настал конец света, — стала втолковывать ему Чарли. — Нами овладевает, разрушая неврологически, какая–то неуничтожимая тварь. Так какой же пидор в такое время соберется привлечь тебя? И в любом случае должна быть подана жалоба, а кто этим станет заниматься? Кто будет свидетелем?
— Свидетелем, — повторил он, на мгновение крепче прижав ее к себе. Системы слежения ПДР… Наверняка у них установлена такая в Центральном парке, хоть он ими и почти забыт. Он отпрянул от нее, а затем вскочил на ноги. — Быстро одевайся, — бросил он, подбирая свою одежду.
— Если ты подумал, что у пидоров тут есть монитор…
— Именно.
— Будь уверен, все они смотрят на Таймс–сквер. Кроме их Новых Людей — например, директора Барнса. Те присоединяются к уже поврежденным. — Вдруг ее осенила мысль. — А ведь достанется и Уиллису Грэму. — Она села, погрузив руки в свои взъерошенные, влажные от травы волосы. — Жаль, — сказала она, — а мне он чем–то нравился. — Она стала подбирать свою одежду, но затем бросила ее на землю и умоляюще проговорила: — Ну посмотри же, Ник. Никакое ПДР и не думает нас свинчивать. Знаешь, что я сделаю… возьми меня еще ненадолго — может, хоть минуток на пять. И можешь прочитать мне — как его там? — то стихотворение.
— Ты же знаешь — у меня нет с собой книги.
— А так ты его не вспомнишь?
— Думаю, вспомню. — Страх поднимался у него в груди, заставляя его трепетать, пока он снова снимал с себя одежду и приближался к распростертой на траве девушке. Обняв ее, он сказал: — Это грустное стихотворение; я просто думал о Дэнни и об этом пятнышке, куда вы раньше прилетали на своей «Корове». Здесь словно похоронен его дух.
— Ты делаешь мне больно, — пожаловалась Чарли. — Постарайся помедленнее.
Потом он снова поднялся. И принялся методично вдеваться.
— Я не могу позволить себе, — пояснил он, — попасть в лапы этим рыщущим за мной убийцам, этим черным пидорам.
Она даже не пошевелилась. А потом попросила:
— Прочитай мне стихотворение.
— А ты оденешься? Пока я буду его читать?