Лабиринт миров

Ему стало стыдно этих мыслей. Он украдкой посмотрел в сторону Ксении, словно извиняясь перед ней.

Ксения держалась мужественно, ее вера в него, казалось, не знает границ. «Хорошую я себе нашел жену в этой затянувшейся командировке. Хотя бы ради нее я обязан найти выход. Если только он существует…»

Впервые с начала этого похода Лосев почувствовал неуверенность. Слишком велики и безжалостны противостоящие человечеству силы. И не осталось союзников. Молчит Егоров, безмолвствует тишина…

Глубоко под поверхностью Земли, в том месте, где сорок лет назад упала спора Гифрона, образовался центр невиданной концентрации энергии. Взрыв термоядерной бомбы показался бы здесь не ярче пламени свечи. Она уходила из нашего измерения в параллельные миры, соединяла их между собой в некий конгломерат, в котором геометрические размеры и расстояния уже не имели никакого значения. В каждом атоме раскрывалась целая вселенная.

Обычное человеческое зрение не смогло бы увидеть здесь ничего, кроме короткой ослепительной вспышки света. Короткой потому, что при такой интенсивности излучения человеческий глаз навсегда утратил бы способность видеть в считанные доли секунды.

Но существует не только человеческое зрение… И этому зрению океан энергии представлялся в виде безбрежного огненного моря лавы. Вязкой и невыносимо жаркой. Конечно, тот, кто обладал этим зрением, знал, что образ создан его собственной памятью и вряд ли имеет что-нибудь общее с действительностью, хотя какая-то часть реальности, несомненно, служила для него основой.

В центре огненного океана иногда появлялось лицо… Такое же нечеловеческое, как и все остальное в этом мире. Но это не было лицо демона, хотя власть существа, им обладавшего, значительно превосходила все, что способно было представить изощренное человеческое воображение.

В этот день лицо, появившееся на поверхности огненного океана, было особенно мрачным. Темные вихри отрицательных энергий, начертивших его облик, превосходили по мощности все, что здесь существовало ранее.

Это был плохой день для разговора. Но время, которое внутри этого мира не имело значения, за его пределами шло своим чередом, и Егоров знал, что откладывать разговор больше нельзя.

– Сир, мы можем потерять нужного нам человека.

Ответа не последовало. Разве что в рисунке волн на поверхности лавового океана появилось нечто, подобное фразе о том, что отдельная человеческая личность не имеет значения.

– Этот человек уникален, сир! Он прошел через «голубой гром» и справился с отравлением. Мы сохранили с ним связь. Вы знаете, какие трудности мы испытываем с выбором посредников. Он нам нужен для будущих переговоров.

– Переговоры с этой свихнувшейся расой бессмысленны!

Был ли это ответ, или всего лишь отголоски его собственных мыслей? Он никогда не знал этого с достаточной определенностью.

– Война еще бессмысленней. Когда-нибудь, возможно, у вас появится желание провести переговоры. Стоит сохранить этот индивидуум. Вы должны разрешить мне, сир, еще раз вступить с ним в контакт!

– Ты остался моим врагом даже здесь! Ты пытаешься защищать ничтожную расу, породившую тебя и уничтожающую свой собственный мир!

– Ваш гнев справедлив! Но он не объективен!

– Играешь словами? Философствуешь? Впрочем, я держу тебя здесь именно за это…

Голос смолк, или его не было вообще? Но давление непроницаемой энергетической оболочки, окружавшей разум Егорова, ослабло. Чуть-чуть, самую малость. Но он не прекращал попыток пробиться через нее, он продолжал свою бесконечную, бессмысленную борьбу.

Заметив движение на верхних ступенях дворцовой лестницы. Сурков прильнул к пулемету и проверил прицел. Стрелять ему из этого оружия так и не пришлось ни разу, если не считать тех нескольких занятий, которые провел с ним Зуров.

Занятия ограничивались теорией и щелканьем затвором. Зуров берег патроны, и вот сейчас эта его бережливость могла вылезти боком, потому что Сурков растерялся и совершенно забыл, следует ли ему наводить прицел выше или ниже цели на таком расстоянии.

А движение продолжалось. Шесть невысоких, почти комичных фигур вперевалку начали спускаться с лестницы. Если бы не темные накидки, укрывавшие их туловище до самых лап, и не нелепые квадратные фуражки, он бы принял эти существа за пингвинов.

Их небольшой рост, неторопливые, важные движения и чуть слышный птичий посвист, сопровождавший их продвижение к поезду, несколько успокоили Суркова.

Он совершенно не представлял, что должен делать в этой неординарной ситуации. И, поскольку при таких обстоятельствах самостоятельных решений он старался избегать, то сделал самое простое – вспомнил слова последнего приказа Лосева.

Ему было приказано ни в коем случае не покидать пост у пулемета, а стрельбу открывать только в самом крайнем случае. Что именно имел в виду Лосев под «самым крайним случаем». Сурков забыл. Кажется, речь шла о его жизни. Но пока еще его жизни ничего не угрожало, и потому он сидел за турелью пулемета, вцепившись в его рукоятки, и медленно вел прицел вслед за идущими цепочкой пингвинами.