Она не хотела. Сейчас, в это скорбное и страшное мгновение, больше всего на свете Никс хотела умереть. Порвать на синие лоскуты море, добраться до самого дна и там, на дне, в колыбели из золотых змей уснуть вечным сном.
Море услышало ее мысли. Море потянулось к Никс, приняло из ее рук страшный дар и тут же отпрянуло, с силой качнув опустевший корабль. Никс не устояла на ногах, рухнула рядом с укрытым плащом мужем. Так она и лежала целую вечность, не в силах потянуть за край плаща, не зная, что увидит по ту сторону этого полога.
Плащ сполз сам. Нет, не сам, его осторожно потянула смуглая рука, тонкая, почти детская. Или детская?
Она была еще совсем девочкой. Худенькой черноволосой, тонкокостной, смуглолицей. Ее платье было залито кровью. Не ее – Димитриса. И длинные ресницы слиплись от крови.
– Не надо… Прошу тебя… – На Никс она смотрела с ужасом и мольбой. От Никс эта несчастная, чудом выжившая девочка, не ждала ничего хорошего.
А Никс смотрела только на Димитриса. Смотрела, прислушивалась, пытаясь в биении волн услышать биение сердца.
Услышала и заголосила громко и отчаянно. Так же громко и так же отчаянно, как голосили все эти несчастные, которых она убила своей любовью. Никс плакала и выла, совершенно позабыв, что она не простая женщина, что в ее жилах течет кровь Медузы, и сама она способна не только убивать, но и воскрешать.
Ее безумие прекратили объятия, одновременно отчаянные и испуганные. Единственная выжившая на корабле девочка обнимала ее за плечи и шептала что-то на ухо. Глупое, милосердное дитя… Но объятия помогли собраться и с силой и с мыслями, словно бы забрали часть овладевшего Никс безумия. Она обернулась, сказала уже почти спокойно:
– Не бойся.
Девочка испугалась. Испугалась, но все равно кивнула. Милосердное и смелое…
– Отвернись и не оборачивайся, пока не велю. А лучше вообще уйди.
Она не ушла, отползла к борту корабля, уселась между каменными телами тех, кто еще недавно были пиратами, обхватила разбитые коленки руками, крепко-крепко зажмурилась. Никс вздохнула и тоже зажмурилась.