Лабиринт. Книга 2

 Началась торжественная часть, и волей-неволей ему пришлось отвлечь внимание от столика напротив. После приветственных слов ректора, один за другим на сцену начали подниматься почётные гости. У него тоже была подготовлена речь, но он начисто забыл, о чём собирался говорить, поэтому, когда подошла его очередь, постарался быть кратким. Сказал, что рад присутствовать на мероприятии, где отмечается важность академических традиций. Верность долгу упомянул. Вообще о верности заговорил – ценном качестве в любой сфере человеческой жизни. О том, что быть верным себе – это всегда правильно, но зачастую мешает разглядеть нечто важное в других, или же наделяет качествами, им не присущими. В век развития информационных технологий, сужающих мир до размера карманного гаджета, сложность коммуникации отдельно взятых индивидуумов только усиливается. Опыт подобных выступлений позволил довольно быстро съехать на нейтральную тему развития будущего с учётом уроков прошлого, и никто в зале не заметил, что эта речь была предназначена исключительно для одного человека.

Со сцены он уходил под аплодисменты, но это было не главное. Главное, что в мерцающем свете десятков свечей, направленные на него неповторимые фиалковые глаза лихорадочно блестели, а на красивом побледневшем личике читалось явное замешательство.

Да, милая, подумай об этом. Времени у тебя немного, но подумай.

Вернувшись на своё место, Мэтт заказал виски и больше в сторону соседнего столика не смотрел.

Внутри же Мэри бушевал уникальный по разрушительной силе торнадо. И как ей вообще удалось усидеть на месте под напором мыслей и эмоций, взрывающимися в голове синими табличками с вопросами из "Джеопарди".

Что значит, она не дала ему шанс быть увиденным? Она очень даже хорошо всё увидела, изучила и поняла. Потому и ушла.

Что значит, наделила качествами, которых у него не было? Ничем она его не наделяла. Опять же, увидела, изучила, поняла и ушла.

Но выступление Мэтта и его болезненная ирония при их повторном знакомстве впервые за всё время заставили Мэри задуматься о неоднозначности своего поступка. А что, если она ошиблась, и Мэтт вовсе не хотел её отпускать. Может, она и вправду его не разглядела – не захотела, не разрешила себе разглядеть. Нарисовала в уме картинку, дополнила образ вырванными из контекста словами и сделала вывод – единственно возможный для себя из возможного десятка так им и не предложенных. Она сама лишила Мэтта шанса что-либо ей предложить. Развить ли, закончить их отношения – то, что могло быть так и останется в их совместно утерянном будущем. Совместно утерянном, но не совместном – в возможность их с Мэттом совместного будущего Мэри не верила до сих пор. Их расставание стало бы вопросом времени, уж очень разными они были. Они и сейчас разные, но теперь у них есть общее прошлое. Много ли построишь на таком фундаменте, особенно когда цементом в нём служит обида и неверие.

Нет, это не уязвлённое самолюбие заставило Мэтта быть с ней не слишком любезным. Здесь кое-что другое, но не настолько же она наивна, чтобы принять это неясное нечто за проявление чувства на букву "л". Собственничества – да. Неисполненного эмоционального контракта – возможно. Привязанности – отчасти. Но любви…

И всё же… всё же…

Всё же она готова дать шанс Алексу за единственный проникающий в душу взгляд, однако, сбилась со счёту, вспоминая, сколько раз именно так на неё смотрел Мэтт.

Неожиданно Мэри открылась одна совершенно неприглядная истина: в попытке защитить своё сердце она не посчиталась чувствами другого, пусть даже ей не принадлежащего. Мэтт не сделал ничего плохого: не давал невыполнимых обещаний, не пытался давить или вывести на ненужную болезненную откровенность. Он не говорил о том, что чувствовал, но и о том, чего не чувствовал, тоже не говорил. Это ли не честность? Мог ли он рассчитывать, что и она так же будет с ним честна? Кончено, мог. Вот только она лишила его своей честности, да ещё и ткнула носом в его же. Да, да, оставленную Мэтту записку Мэри помнила слово в слово.

 За прошедшие годы многое изменилось. Она вроде как научилась жить в мире с собой, но за поступки той девочки взрослая женщина Мэрилин сейчас от стыда яростно кусала губы.

Глава 13