Лабиринт фараона

— Это не для того, чтобы следить за тобой, друг мой, — проскрипел Анахотеп, — а для твоей же безопасности. Ты знаешь, что у меня много врагов, а тебе завидуют, потому что ты приближен ко мне, считаешься одним из «единственных друзей фараона». Когда-нибудь тебе попытаются навредить. Глаза, нарисованные на твоих стенах, предупредят меня, и я смогу поспешить к тебе на помощь. Благодаря им я могу быть в курсе всех твоих дел… и чувствовать себя не таким одиноким.

Архитектор ответил, что весьма польщен, но, не будучи глупцом, заключил из этого, что номарх отныне не доверял и ему так же, как и другим.

И с этим ничего нельзя было поделать: болезнь его была неизлечимой. Анахотеп полагал, что может заглянуть в души окружавших его придворных и узреть в них зачатки бунта, зародыши заговора и тогда будет вправе уничтожить их ради обеспечения своей безопасности. Он держал при себе свору убийц-фантомов, которых никто не знал в лицо. Одни уверяли, что речь шла о фанатичных жрецах, другие были уверены, что для этой цели были отобраны наложницы из его гарема.

— Это его незаконные сыновья, — оглядываясь, шептал один.

— Нет, его дочери, — поправлял другой. — Он держит в секрете их рождение, так как не хочет признаться, что неспособен произвести на свет детей мужского пола.

Но на самом деле никто ничего не знал. Известно было только, что убийцы с замотанными лицами проникали в самые охраняемые дворцы, чтобы удушить подушкой или повесить на кожаном шнуре всех, кого возненавидел фараон.

Дакомон вздрогнул и повел носом, принюхиваясь к ужасному запаху, заставшему его врасплох. Свое детство он провел так же, все время принюхиваясь, чем приводил в отчаяние родителей, говоривших ему, что он ведет себя как свинья. Но он был не виноват в том, что боги одарили его необыкновенным обонянием. Если бы он не стал архитектором, как его отец, он сделался бы парфюмером. Но семья отговорила его, ибо это означало превратиться в торговца, так как подобная работа предполагала опасные путешествия в далекие восточные и южные страны, где растут лучшие в мире ароматические растения.

Дакомон сделал несколько шагов по террасе. Он был молодым мужчиной, стройным, мускулистым, нравился женщинам. У него было красивое лицо с глазами лани, опушенными густыми ресницами, и чувственные губы чревоугодника. Фараон, профилем походивший на грифа, очень завидовал ему. Архитектор надел набедренную повязку и обул сандалии. Обычно он ходил босиком, но что-то ему сейчас подсказало, что, может быть, ему вскоре придется бежать по каменистой земле.

Он стал думать, когда же совершил ошибку, способную возбудить ненависть Анахотепа. Он мог бы поклясться богами, что был крайне осторожен в своих действиях и словах. Он даже никогда не пытался спрятаться от всевидящих нарисованных глаз, как это делали некоторые. Ему было известно, что номарх умел читать по губам, и, даже если уджа ничего не доносил, Анахотепу тем не менее не составляло труда узнать, что о нем говорят, всмотревшись в шевеление губ.

Фараон был стар. Придворные подозревали, что у него начало развиваться старческое слабоумие. Будущая смерть была его навязчивой мыслью, так же как и переселение в строившуюся «обитель миллионов лет». Он необдуманно тратил на нее все, что награбил в номе, вконец разорив его. Его уже ничто не радовало, и рассказывали, что дважды в неделю он ездил к бальзамировщику Хоремебу, чтобы полежать в своем саркофаге и убедиться в его удобстве.

Но главной его тревогой оставалось возможное ограбление места его погребения. Страх этот не давал ему уснуть по ночам, а если и удавалось наконец заснуть, то во сне ему виделись его оскверненная мумия и жалкая жизнь в потустороннем мире, на которую его обрекли грабители. Именно по этой причине он привязался к Дакомону. Молодой архитектор был специалистом по устройству защитных лабиринтов и всевозможных хитроумных ловушек. Ему не было равных в изобретении сложных переходов, из которых невозможно было выйти, к тому же в них на каждом шагу встречались совершенно незаметные на первый взгляд западни. Это послужило быстрому росту его репутации, и он постепенно создал себе клиентуру из богатых вельмож, также тревожащихся из-за возможности будущих ограблений.

А проблема и впрямь была серьезная. Оскверненная, обезображенная, лишившаяся части членов мумия неизбежно и непоправимо влияла на потустороннее существование. Ущерб, нанесенный земным останкам, мог сделать вас одноруким, одноногим, неспособным вести нормальную жизнь в полях Иалу. Ко всему прочему, если грабители опустошали гробницу, унося все вещи, похороненные вместе с усопшим, тот приходил в другой мир беднее феллаха, лишался своего звания, всех своих надежд и слуг — тех самых раскрашенных деревянных фигурок, которые можно заставить работать на божественных полях. Без всего этого оставалось лишь самому, подобно быку, впрячься в плуг и пахать под насмешливым взглядом бога. Кто бы согласился лишиться своей власти? Стать рабочей скотиной, тягловым животным после того, как командовал десятками слуг? Кто?