Лабиринт для троглодитов

Первым, естественно, вызвался пройти опасную преграду Лерой. Сейчас возле потухшего костерка остался один Солигетти, и всей группе, благополучно пробудившейся и протершей глаза, его незагорелая тощая фигурка на залитом солнцем берегу казалась особенно хрупкой и незащищенной в мрачной раме неровного проема. Артур нетерпеливо махнул рукой: надо поторапливаться, до вторых таких же ворот, прозванных Оловянными за более тусклый цвет, было километров тридцать. Ночлег на узенькой прибрежной полоске никого не прельщал — всем хотелось добраться до более комфортабельной площадки.

Кроме того, и момент был благоприятный: странное подобие кожи сейчас не чесалось и не морщилось.

— Скорее бы, — вырвалось у Варвары, — холодает.

Параскив недовольно нахмурился: постоянно простужаясь, он терпеть не мог, когда заболевал кто-нибудь кроме него. Но Варвара имела в виду совсем другое: поначалу она чувствовала постоянный гнет, будто поблизости лежало больное животное, — вероятно, так воспринималось излучение несчастной шкуры. Но сейчас мерещилось стремительное приближение какой-то ледяной массы, и было это ни с чем пережитым не схоже.

Между тем и с Солигетти происходило что-то непонятное. Вместо того чтобы проглотить ампулу, он медленно-медленно поворачивался всем корпусом, как локатор, отыскивающий что-то в морской дали. Нашел время любоваться пейзажем!

— Может, не стоит… — начала Варвара, но Артур, не обращая на нее внимания, успел поднести микрофон к губам.

— Пегасина, подтолкни-ка этого соню! — крикнул он в плоскую коробочку передатчика, потому что проход был достаточно глубоким и простой крик мог до Солигетти с Пегасом не долететь.

Пегас, приняв радиокоманду, встрепенулся и несильно боднул свою будущую ношу под коленки. Солигетти словно очнулся, тоже схватил микрофон, крикнул:

— Варюша, а вы гарантируете, что в процессе путешествия ваш тяни-толкай не снимет с меня шкуру? — И, не дожидаясь ответа, кинул в рот ампулу, точно рассчитанную на пять минут полного отключения организма, и опрокинулся в корыто-носилки.

— Пошел, пошел! — нервно прикрикнул на носильщика Артур, и Пегас со своей ношей ринулся в проход размашистой иноходью.

Он прошел примерно треть пути, когда девушка почувствовала, как цепенящий холод забивает ей горло колючками льдинок, и ей уже не крикнуть, и никто, кроме нее, пока ничего не ощущает, и она попятилась, отчаянно махая руками; а из гнусной дыры секла невидимая поземка, отшвыривая прочь, к морю, — и вот уже вскрикнула Серафина, и побежал, заслоняясь рукой, Теймураз, и недоуменно попятился Лерой; и они отходили все дальше и дальше, и тошнотворный липкий ужас все-таки догонял, и шкура на Золотых воротах уже пузырилась, вспухая и опадая, и на месте этих спустивших воздух мешков болталось что-то напоминавшее слоновьи уши, и они гулко хлопали, словно хотели оторваться…

— Солигетти! — вдруг закричала Серафина, и все, протирая глаза, залитые холодным потом, разом обернулись к воротам, а там, под сводами короткого тоннеля, кружился на одном месте Пегас, приседая на левой паре ног и плавно занося вперед правую пару, словно делая на льду неуклюжую перебежку.

— Пегас, слушать мою команду! — взревел Кёлликер, но было явно не похоже, что команда принята адресатом. — Стой!!!

Но робот продолжал механически выписывать круги.

— Киб-пять и киб-шесть, вытолкнуть робота из тоннеля! — снова скомандовал начальник группы, и два киба, еще оставшихся на той стороне, бросились под шевелящийся свод.

Но едва они приблизились к мерно хромающему по кругу Пегасу, как движения их замедлились, левые пары щупалец подогнулись и они, пристроившись роботу в кильватер, закружились в нелепом хороводе, наступая друг другу на пятки.

Это было бы смешно, когда бы не несло с собой смерть.

Теймураз первым ринулся к невидимому барьеру, но тут же запнулся, его скрючило, швырнуло на землю. Лерой оттащил его и бросил на руки Артуру, но и сам не продвинулся дальше ни на шаг. Шкура продолжала вздуваться и передвигаться; море, на которое никто не обращал внимания, тоже было покрыто непонятно откуда взявшимися валами, над которыми с ураганной быстротой проносились клочья медово-желтой пены. Проскочил вдоль берега даже айсберг, золотящийся рыжими искрами, — не айсберг, разумеется, потому что скользил он, словно на воздушной подушке, но едва его янтарная громада исчезла где-то слева, в стороне Оловянных ворот, как вдруг стало удивительно тихо и тепло.

Шкура в последний раз шлепнула складками и замерла. Пегас устало подогнул ноги и улегся прямо под болтающимися лоскутьями свода. Кибы последовали его примеру.

На них кричали, им грозили, их умоляли, но они только пошевеливали конечностями, словно во сне продолжали делать свою перебежку по кругу. Так прошло еще пять бесценных минут. Наконец Пегас поднялся и нехотя затрусил вперед. Все молча смотрели, как он приближается, и невольно отводили глаза. Наверно, всем им впервые приходилось видеть лицо человека, которому не хватало воздуха. Впрочем, и во второй раз это не легче.