Лабиринт для троглодитов

— Какая разница — Джон или Иван. Джон мне нравится больше. А Вуковуд — это прозвище, которое мне дорого досталось. Ну, да как-нибудь вам я расскажу. — Она подивилась ударению, которое он сделал на «вам», но промолчала, увидев взгляд, который он бросил на корабельный хронометр.

До истечения двух часов, которые он отвел себе на отдых, оставалось всего пятнадцать минут. И тут вдруг Варвара поняла, почему он рассказывает так подробно, хотя мог бы ограничиться скупым перечнем фактов, а потом поспать хотя бы час. Он думает, что пойдет один. И не очень-то надеется, что поход его будет успешен. Поэтому он на всякий случай передает ей все мелочи, которые могут пригодиться, если она последует за ним.

— Осталось немного, — словно угадав ее мысли, продолжал Вуковуд. — Я перепугался, честно говоря, как последний щенок, ринулся назад, в глубь лабиринта. Пересидел весь этот припадок иллюминации, причем у меня часы остановились, и батарейки в десинторе сели. Потом, когда все стихло, отыскал кое-как бренные останки своего киба, а от него и до выхода было рукой подать. Но времени я потерял столько, что о возвращении на корабль и речи быть не могло, и как только все сполохи погасли и связь восстановилась, я продиктовал корабельному вахтенному кибу короткий SOS-пакет с донесением о происшедшем. Мне было слышно, как киб его отправил, и я со сколь возможно спокойной душой решил вернуться к винтовому тоннелю и съехать вниз по нему до конца. Ну, и… короче, лабиринт показал мне, что он собой представляет. До киба своего я дошел четко: правая спираль, две ниши пропустить, в третью и налево, галерея-батарея, два или три поворота пропустить и налево, в зал с шарами — восемь штук, и все разноцветные. Выход тот, что возле лазуритового шара. И наконец…

Он снова закашлялся: слишком долго говорил, никакого отдыха не получилось, скорее наоборот. Варвара покусывала губы, но не торопила.

— Наконец то, что я назвал «тронным залом». Там ступеньки, так после них не ходите влево — вот здесь-то я, похоже, и забрался в тупиковую часть лабиринта. Дальше путается…

Он протянул руку к стакану с чаем и жадно допил остатки.

— Я сейчас, свежего, — пробормотала Варвара и выскочила из рубки.

Она торопливо приготовила чай, высыпала в широкую кружку щепоть сухой малины — просто счастье, что привыкла таскать в личных вещах всякие дополнительные снадобья! — и, не колеблясь ни секунды, бросилась в госпитальный отсек.

— Сейчас я заварю вам с малиной, — как можно спокойнее проговорила она, наклоняя голову, чтобы губы очутились у самой плошечки нагрудного фона и не проникли в него такие характерные звуки, как стеклянный хруст обломанного наконечника ампулы, — а вы ответьте мне на последний вопрос: почему в сообщении говорилось, что экипаж похищен капибарами?

— Капибарами? — как эхо, отозвалось из фона. — Да потому, что мой киб кретин. А еще точнее, я сам кретин, не подумал, что словарный запас кибов ограничен… Другое там было слово, но киб его не знал, вот и подставил ближайшее по звучанию из тех, что ему известно… Связь-то барахлила… Неразборчиво…

Другое было слово. Какое — она спрашивать не стала, и так утомился человек до смерти, слово-то она и так знала, догадывалась. И Сусанин догадался. Каннибалы — вот какое было слово.

Так что у нее все права на то, что она собиралась сделать.

Она бесшумно скользнула в рубку, держа перед собой кружку с дымящимся душистым чаем. Остановилась у кресла. Вуковуд спал, свесившись на подлокотник, как только может спать человек, в течение многих дней позволявший себе закрыть глаза на несколько минут и только для того, чтобы потом бежать, идти, ползти дальше, до следующего тупика. Лабиринт…

Она тихонечко подсунула ему под щеку подушку и подивилась тому, что безобразная многодневная щетина совсем не колется. За короткие мгновения сна он помолодел на десять лет, а если его побрить, то наверное, скинет еще пяток… Стоп. Нет времени думать об этом. Даже перетащить его в госпитальный отсек и то некогда. Хотя сделать это было бы несложно: теперь он проспит, как убитый, часов двенадцать.

Она отступила, затворила за собой дверь и первым делом выплеснула из кружки чай с уже не нужным снотворным. Стремительно летая по всем отсекам и вполголоса отдавая скочам необходимые команды, успела заварить новый, бирманский, с добавлением настоящего лесного женьшеня; залила в термос и осторожно поставила на пол, у ног спящего.

Вызвала кибов со второго корабля. Поставила в дверях — наготове, на всякий случай. Торопливо, обламывая ногти, стала натягивать скафандр. Кликнула скоча — тот принес диктофон, держал теперь прямо перед нею, пока она прыгала на одной ноге, неловко залезая в скрипящую синтериклоновую штанину. Надо как-то покороче, но стоит только начать: «Уважаемый Иван Волюславович», как тут же потянет пространно объясняться…

К чертям! По прямой, только по прямой, как умела это делать раньше и от чего поклялась себе не отступать теперь.