Лабиринт для Минотавра

…твое понимание теории сингулярностей обусловлено происхождением, как не грустно признать, мальчик мой. Ведь ты родом с Венеры, ты – примар, хотя в наше время это слово стараются не произносить в приличном обществе, кому же понравится симбионт, в чьей крови наноботы, и кому предписан регулярный гемодиализ, иначе микромашины вновь достигнут той критической насыщенности, когда… впрочем, не тебе объяснять, но все же вижу незаконность твоего понимания. Незаконность в том смысле, что твое понимание не есть полноценный продукт собственного ума, сам по себе он обладает весьма умеренным потенциалом. На квантовую хромодинамику его еще хватит, но на теорию сингулярностей – увы, я в этом кое-что понимаю. Сколько выдающихся умов, не чета тебе, пытались стать учениками самого Манеева, но их не хватило даже на вводные части теории. Ты же, благодаря наноботам, продвинулся дальше иных, но вступил в область, где перед тобой выбор – прекратить гемодиализ и превратиться в того, кем ты и был – примара-изгоя, либо оставаться в большей степени разумным существом. Увы, суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет…

…как же я ошибся, пригрел на груди змею. Мне казалось, ты идешь путем, какой указал я, но ты заплутал, заплутал в этом чертовом лабиринте теории сингулярностей, и тебя пожрал Минотавр. Да-да, именно так это называю, когда те, кто шел со мной, вдруг возомнили будто могут дальше двигаться сами. Им не нужна нить Ариадны. Они лучше, чем сам Дедал, творец лабиринта, способны разобраться во всех хитросплетениях моей теории. Я даже хотел назвать ее уравнения именами мифических героев, предупреждая опрометчивость, но для кого это делать, вот и ты свернул не туда, отверг руку помощи…

…буду звать тебя Ариадной, это мой счастливый миф. Мне безразлично, как тебя звали раньше. Мне безразлично, каковым было и мое имя, ибо имя мое Червоточина, и теория моя – о червоточинах и сингулярностях. Теория – это я, я – это теория, а ты – моя путеводная нить. Мне не обойтись без семьи, ведь даже и особенно демиурги так одиноки. Мне плевать на твое мнение, ты будешь моей и только моей. Неужели тебя не прельщает стать возлюбленной величайшего в истории? Да, конечно, я – сумасшедший. Того, кого ты сейчас слышишь, нет, это симулякр, социальный симулякр, тогда как мое истинное Я по-прежнему скитается в лабиринте теории, словно Минотавр в поисках жертвы. Можешь заниматься чем угодно, хоть лягушками, хоть змеями, меня это не интересует. Главное, чтобы ты всегда была рядом, мы с тобой – квантовая пара, неразлучны даже в бесконечности, пространство и время нам не преграда, ты – это я, я – это ты…

…я вдруг понял – мир вокруг, Солнечная система, Земля, Галактика, метагалактика, мироздание, все-все, что составляет бытие, на самом деле создано мной, мной одним, понимаешь. Это прозрение столь захватило меня, оно так очевидно, что невероятно – как я не подозревал об этом, вот что значит пресловутая забывчивость и рассеянность творца науки. Осознав себя творцом всего сущего, я понял, что могу перетворить вселенную, переделать разумных существ. Говоришь, во мне живет чувство обиды на то, что сделали с нами, примарами. Это чепуха, мелочи. Творцу не стоит на них обращать внимание, мне под силу сделать разумных тварей из чего, из кого угодно, хоть бы из твоих земноводных. А чтобы они не совершали ошибок, чтобы у них не болела совесть, достаточно воплотить в материи те феномены сознания, которые само общество склонно объявлять химерой – совесть, здравомыслие, справедливость. Взять какой-нибудь планетоид и заселить подобными созданиями, можно даже зажечь для них одну из планет-гигантов…

Затем все опять сместилось. Не было ни переваривания, ни метоза, ни иных физиологических ассоциацияй. Странное ощущение явилось им на смену. Будто Телониус стал частью мыслительного процесса. Именно так – он был не мыслью, конечно же (хотя почему бы и нет?), но частью мысли, ее посылкой, природным основанием, феноменом. Мыслительный процесс скопировал ее, очистил от любых физических коннотаций, обратил в нечто, что даже энергией не назовешь, ибо мысль не содержит в себе ничего, что входит в знаменитый массово-энергетический эквивалент. Даже квадрат скорости света к ней неприменим, сама по себе мысль распространяется безо всякого света, и тем более его квадратов. Что стремительнее мысли? И не в том ли трагическая ошибка цивилизации – она пытается уловить мысль в тенета алфавита, свитка, глиняной таблички, а затем и вовсе вступает с мыслью в мучительное и заведомо проигрышное единоборство, дабы довлеть над мыслью, подчинить ее внешним обстоятельствам грубо материального мира.

И мысль длилась, длилась, длилась, выстраивая точную картину бытия-без-бытия. А Телониус стоял, прислонившись плечом к косяку двери, сложив руки на груди, и вслушивался в заполнявшие комнату звуки, понимая – что-то в них не так, но в чем причина? Понять он пока не мог, а потому разглядывал сидящую за роялем знакомую женщину и развалившегося в плетеном седалище мужчину, тот казался ему знакомым.