Лабиринт Данимиры

… Серые тени отделились от стен домов. Я оглянулась и увидела: их было много, и они наступали полукругом. В два прыжка я подскочила к воротам и там заметила наконец, что правый нижний угол железного листа размыт, дрожит и понемногу, с усилием, отгибается, образуя треугольное отверстие размером не больше моей головы.

Перед тем, как начать протискиваться в дыру, я нерешительно сказала:

— А с вами всё будет в порядке?

— За себя волнуйся, — посоветовала ведьма. — Не тормози! — И добавила вдруг севшим старческим голосом, совершенно не похожим на прежний — задиристый и командный: — Не обижай его…

Она стояла, просительно сложив лапки, будто уменьшившись в два раза.

— Кого?.. — в недоумении спросила я.

Но в этот момент крысы рванулись вперёд хищной молчаливой волной, и я, коротко мявкнув от жути, обдирая бока, прорвалась на ту сторону.

Как только я очутилась внутри, железный лист встал на место, и проход в седьмой двор был снова закрыт.

8

Что-то слабо теребило моё подсознание, едва я оказалась в этом месте, но что именно?

Сущность беспокойства, поманив, ускользнула.

Я огляделась.

Подворотня выглядела заурядно, разве что была уж совсем запущенной — старая штукатурка почти вся обвалилась, обнажив тёмно-красный кирпич, и валялась пластами на щербатом асфальте (для меня — с моими нынешними габаритами — эти груды были подобны завалам из ломаных льдин, которые по весне образуют баррикады вдоль береговой линии Финского залива).

Из арки открывался вид на часть внутреннего двора, тоже с виду вполне обычного.

Я осторожно пробралась через завалы, выглянула из-за угла и замерла.

В середине заброшенного, на четверть заросшего бурьяном дворика стоял жёлтый одноэтажный флигель. Дверь во флигель была отворена, а на крыльце сидел, широко расставив босые ноги, человек…  вроде бы мужчина…  во всяком случае, мне он показался каким-то квадратно-грубым, и его поза была типично мужской.

Я бесшумно продвинулась ближе.

Да, человек определённо являлся мужчиной…  в полотняных мешковатых штанах и рубахе…  лицо было скрыто разворотом газеты, которую он изучал. Впрочем, оно всё равно бы ни о чём мне не сказало — все людские физиономии казались теперь одинаково смазанными и неопознаваемыми. Но вот газету этот человек держал вверх ногами, если судить по фотографиям.

Что бы это значило?

Рядом со странным читателем на крыльце стояла початая бутылка — по виду пивная, и ещё имелся поднос, на котором горкой лежали куски чего-то волнующего…  невыносимо привлекательного…  я возбуждённо подвигала ноздрями…  это была копчёная курица, разломанная на куски, пахнущая так одуряюще, что ни один афродизиак в мире не смог бы сравниться с этим ароматом по силе воздействия.

И тут я узнала, что в моём животе всё-таки живут бабочки. Только у этих бабочек оказались стальные когти. Бабочки проснулись и принялись порхать, раздирая когтями мои бедные внутренности.

Я судорожно сглотнула и, крадучись, начала приближаться к источнику дивного запаха.

Газета стала медленно опускаться.

Я остановилась.

Нет, это был не мужчина. Это было…  нечто.

Сперва показалась макушка, украшенная парой рогов, затем глаза. Рога были ребристыми, толстыми у основания; они закручивались кольцами, но, сделав полный оборот, загибались в другую сторону и угрожающе торчали вперёд острыми концами. А глаза…  Глаза были тёмными и без видимых белков…  как у животного.

Бояться я уже устала, меня больше беспокоил терзающий голод, наверное поэтому за появлением кошмара я наблюдала несколько бесчувственно.

Чудовище, помедлив, опустило газету и явило себя во всей красе. Нос — выгнутый каким-то мощным бизоньим горбом, как и вся вытянутая морда, порос короткой рыжей шерстью. Но буйная грива, обрамлявшая морду, была густо-чёрного цвета (пряди, свалявшиеся в дреды, были так длинны, что почти ложились на крыльцо). Под носом по-львиному раздваивалась верхняя губа, из-под неё виднелись клыки. Подбородок заканчивался чёрной шкиперской бородкой, которая неожиданным образом придавала несуразному чудовищу толику человечности.

А пожалуй, с меня хватит, всплыла вдруг из глубины гневная мысль. Отращивайте себе зубы, рога, копыта, хоть крылья — нас уже ничем не напугаешь. Спина вдруг сама собой выгнулась дугой, шерсть вздыбилась, и я, прижав уши, хлеща по сторонам хвостом, издавая необыкновенно противные завывания, пошла боком на крыльцо. Я плохо соображала, что делаю, только отметила, что такого гнусного гиеньего голоса я не слыхала отродясь.

Глаза чудища стали как два блюдца, брови полезли на лоб, но с места оно не сдвинулось. Кошмарное существо даже как-то закаменело — наверное, впало в ступор от столь непомерной наглости. Впрочем, мне было абсолютно наплевать. Пусть со мной делают, что хотят, но эта курица будет моей, и точка.

Походкой боевого кандибобера я приблизилась к заветному подносу и вцепилась в гигантскую куриную ногу, которая по размеру была в половину меня. Рывками утянув ногу на доски крыльца, я принялась алчно терзать её прямо на месте преступления.

Это была самая вкусная еда в моей жизни.